Коплект тестовых заданий по дисциплине "основы философии". Л, И

Лев Шестов - российский философ и литератор, представитель русского религиозно-философского возрождения начала ХХ века. Свою философию в разное время определял как религиозную и экзистенциальную. В 1920 году Шестов с семьей покинул Россию и обосновался во Франции, где и жил до своей смерти. Здесь предметом его философского интереса стало творчество Парменида и Плотина, Мартина Лютера и средневековых немецких мистиков, Блёза Паскаля и Бенедикта Спинозы, Сёрена Кьеркегора и Эдмунда Гуссерля. Шестов входит в элиту западной мысли того времени: он общается с Эдмундом Гуссерлем, Клодом Леви-Строссом, Максом Шелером, Мартином Хайдеггером, читает в Сорбонне курсы.

По словам Бердяева, «...Лев Шестов был философом, который философствовал всем своим существом, для которого философия была не академической специальностью, а делом жизни и смерти. Он был однодум. И поразительна была его независимость от окружающих течений времени. Он искал Бога, искал освобождения человека от власти необходимости. И это было его личной проблемой. Философия его принадлежала к типу философии экзистенциальной, т.е. не объективировала процесса познания, не отрывала его от субъекта познания, связывала его с целостной судьбой человека. Этот тип философии предполагает, что тайна бытия постижима лишь в человеческом существовании. Для Льва Шестова человеческая трагедия, ужасы и страдания человеческой жизни, переживание безнадежности были источником философии».

Творческая деятельность Шестова началась с ряда литературно-философских работ. Исключительную роль в становлении философии Шестова сыграли, наряду с произведениями Шекспира, которого Шестов называл своим первым учителем философии, русская литература (прежде всего, в лице Достоевского и Толстого) и философия Ницше. Исходя из глубинного переживания трагичности человеческого существования, Шестов выступал непримиримым критиком рационализма, в силу своих основных предпосылок узаконивающего, по мнению Шестова, человеческие страдания.

Источник, порождающий ужасы жизни, Шестов усматривал в «страшной власти» необходимости над человеческой жизнью. Наука, будучи воплощением разума, в своем стремлении упорядочить мир предстает у Шестова как поклонение необходимости и соответственно продуцирует принудительное знание, рационализированные истины которого служат орудием управления и господства. Шестов признавал за научными, т.е. логически доказуемыми истинами только ограниченное значение, в противном случае они сами (как орудия необходимости) ограничивают человека как свободное и творящее существо, в чем, собственно, и заключается, по Шестову, призвание человека. Шестов призывал к освобождению от довлеющей власти самоочевидного, общепринятого, общеобязательного, или, говоря иначе, к «беспочвенности», - единственному, что дарует человеку ощущение полета. Системосозидающей установке философского разума Шестов противопоставил опыт «адогматического» мышления, усматривающего истину «в единичном, неповторяющемся, непонятном, всегда враждующем с объяснением» - «случайном», куда не распространяется власть разума. Особую метафизическую значимость в философии Шестова обретают мгновения, связанные с «порывистостью и свободной внезапностью творческого роста и делания», «когда разум отказывает в своих услугах». Именно в эти редкие мгновения, писал Шестов, «только наедине с собой, под покровом тайны индивидуального бытия... вспыхивают последние истины». Глубоко переживая иррациональное в бытии человека, Шестов подчеркивал невозможность ясного и отчетливого представления о великих тайнах мироздания, когда непредсказуемость, неожиданность, чудесность требуют отказа от самого усилия «быть понятыми».

Философия для Шестова - не «строгая наука» (он горячо спорил с Гуссерлем по этому поводу), но «борьба за невозможное», риск и дерзновение, стремление к неведомому; дело философов «не в разрешении проблем, а в искусстве изображать жизнь как можно более таинственной и проблематической». Единственную возможность реализации свободы и творческой мощи человеческой личности Шестов находил в религиозном опыте. Вера для Шестова - это одновременно и «второе измерение мышления», преодолевающее истины разума, освобождающее от власти необходимости, и путь к тому, для кого все возможно, и упование на Бога живого, что, сметая всякую уверенность и прочность, сопряжено с ожиданием, надеждой, тоской, страхом и трепетом. Выступая против рационализации веры и полагая ее как сферу абсурда и парадокса, Шестов сам включается в русло иудеохристианской философии, которую он, назвав философией откровения, противопоставил философии умозрительной, рациональной. шестов философский религиозный возрождение

Как отмечал Бердяев, «в последние годы у Шестова произошла очень значительная встреча с Киркегором. Он раньше никогда не читал его, знал лишь понаслышке, и не может быть и речи о влиянии на его мысль Киркегора. Когда он прочел его, то был глубоко взволнован, потрясен близостью Киркегора к основной теме его жизни. И он причислил Киркегора к своим героям. Его героями были Ницше, Достоевский, Лютер, Паскаль и герои Библии - Авраам, Иов, Исайя. Как и у Киркегора, тема философии Л. Шестова была религиозной, как и у Киркегора, главным врагом его был Гегель. Он шел от Ницше к Библии. И он все более и более обращался к библейскому откровению. Конфликт библейского откровения и греческой философии стал основной темой его размышлений. Однако не нужно преувеличивать новизны того, что сейчас называют экзистенциальной философией, благодаря некоторым течениям современной немецкой философии. Этот элемент был у всех подлинных и значительных философов».

Шестов, в сущности, совсем не против научного познания, не против разума в обыденной жизни. Не в этом была его проблема. Он против претензий науки и разума решать вопрос о Боге, об освобождении человека от трагического ужаса человеческой судьбы, когда разум и разумное познание хотят ограничить возможности. Бог есть, прежде всего, неограниченные возможности, это основное определение Бога. Бог не связан никакими необходимыми истинами. Человеческая личность есть жертва необходимых истин, закона разума и морали, жертва универсального и общеобязательного.

Шестов не создал стройной системы идей - он был принципиальным противником всякой систематичности, считая, что последовательность и логическая законченность убивают мысль. Самую суть философских воззрений Шестова отражают слова, сказанные им в письме Бердяеву: «Ничто не приносит миру столько вражды, самой ожесточенной, сколько идея единства». Это письмо было написано в марте 1924 года, и его автор, очевидно, имел в виду, прежде всего, трагические последствия Октябрьской революции в России - утверждение там большевистского режима с его нетерпимостью к инакомыслию, с его стремлением навязать всему обществу культ «единственно верного учения».

По мнению Шестова, всякая философская система стремится сразу разрешить «общую проблему человеческого существования», а из этого решения вывести для людей некие жизненные правила, но ведь разрешить эту общую проблему невозможно, точнее - каждый будет решать ее по-своему, в зависимости от особенностей своего характера, склада мышления и т.д. «А потому перестанем огорчаться разногласиями наших суждений и пожелаем, чтоб в будущем их было как можно больше. Истины нет - остается предположить, что она в переменчивых человеческих вкусах».

В основе принципиального плюрализма Шестова лежит принцип доверия к жизни. «В конце концов, выбирая между жизнью и разумом, отдаешь предпочтение первой»; из этого тезиса следуют как критика научного мировоззрения, так и допущение множественности истин.

Жизнь многообразна, и все люди так непохожи друг на друга, всем нужно разное, именно поэтому: «Кто хочет помочь людям - тот не может не лгать». Именно поэтому всякая философия, которую хотят сделать общедоступной и общеполезной, неизбежно превращается в проповедь. Сознание должно освобождаться от всевозможных догм, от устоявшихся стереотипов, от расхожих анонимных представлений. «Нужно, чтобы сомнение стало постоянной творческой силой, пропитало бы собой самое существо нашей жизни», чтобы человек научился самостоятельно воспринимать окружающий мир, не перекладывая ни на кого ответственность за полноту и ясность своего видения.

Шестов считал свою философию экзистенциальной. В центре ее стоит существование одинокого человеческого «Я», не желающего сливаться с Единым, стремящегося отстоять свое право на индивидуальность, на уникальное личностное видение окружающего мира. Свобода личности - внутренняя и внешняя, духовная и политическая - полагалась философом в качестве высшей ценности, основы подлинного существования. Религиозная вера в его творчестве выступает как высшая степень освобождения человека от власти «самоочевидных истин», как прорыв в область абсолютной свободы. Еще раз вспомним его слова: «Ничто не приносит миру столько вражды, самой ожесточенной, сколько идея единства».

Философия Л. Шестова имеет две особенности. О первой из них написал Н. Бердяев: «Лев Шестов был философом, который философствовал всем своим существом, для которого философия была не академической специальностью, а делом жизни и смерти. Он был однодум. И поразительна была его независимость от ок­ружающих течений времени. Он искал Бога, искал освобождения человека от власти необходимости. И это было его личной про­блемой. Философия его принадлежала к типу философии экзистенциальной, т.е. не объектировала процесс познания, не отры­вала его от субъекта познания, связывала его с целостной судьбой человека... Этот тип философии предполагал, что тайна бытия постижима лишь в человеческом существовании. Для Льва Шестова человеческая трагедия, ужасы и страдания человеческой жизни, переживание безнадежности были источником философии».

Мыслитель выдвигает тезис о принципиальной несовместимости философии и науки. В философии исходным пунктом должен быть человек, «философия должна начинаться там, где возникают вопросы о месте и назначении человека в мире, о его правах и роли во вселенной и т.д.». А объективная наука не может решить проблем, стоящих перед человеком, так как человек вообще недоступен научному познанию как таковому. Философия, считает он, должна исходить из предпосылок прямо противоположных научным. Она не наука, а «искусство, стремящееся прорваться сквозь логическую цепь умозаключений и вносящее человека в безбрежное море фантазии, фантастического, где все одинаково возможно и невозможно». Кроме того, философия должна быть философией человека, а его можно понять, «лишь живя всей его жизнью, сходя с ним во все бездны его страданий вплоть до ужаса отчаяния, и выходя до высших восторгов худо­жественного творчества и любви».

Свою философию Шестов называл «философией трагедии». По его мнению, истинная философия не может не быть философией трагедии, так как она должна отражать жизнь полную страданий.

Вторым злом, с которым борется Л. Шестов, является всемогущая, равнодушная к судьбам человека необходимость. Ничто в мире не может произойти вопреки необходимости, и в таком мире люди чувствуют себя «бессильными колесиками» одной большой машины, и «вся человеческая жизнь превращается в тя­желый мучительный сон, в непрерывный кошмар».

Задачу человека Шестов видит в том, чтобы освободить живое и чувствующее существо от власти мертвой необходимости и подчинить ее себе, т.е. вновь обрести свободу.

5. Философия н.А.Бердяева

Другим европейски известным русским философом, значительная часть мировоззренческой эволюции которого проходила в рамках религиозного экзистенциализма, был Н.А. Бердяев (1874-1948). «Не будет преувеличением, если мы поставим его имя наряду с именами наиболее сейчас известных и значительных философов, таких как Ясперс, Марк Шеллер, Николай Гартман, Хайдеггер», - писал хорошо знавший Бердяева-философа Лев Шестов.

В течение длительной эволюции философских взглядов Н.А. Бердяева, смены объектов философствования неизменной оставалась главная установка философа: сделать свою философию сознательно антропологической. Он осуществил попытку создать объективно-идеалистическую «свободную христианскую философию», чуждую научности. Философия, в представлении Бердяева, есть учение о духе, т.е. о человеческом существовании, в котором раскрывается смысл бытия. Философия должна быть основана на духовном опыте; она субъективна, а не объективна.

По Бердяеву, экзистенциальная философия есть утверждение познания мира в человеческом существовании и через человеческое существование.

Главным онтологическим началом в философии Н.А. Бердяева является свобода. Свобода, считает Бердяев, абсолютна, иррациональна и не соизмерима ни с какими другими категориями. Ее уникальность состоит в том, что она добытийственна и существует как нечто, представляющее иррациональную субстанциональную силу, способную творить из ничего.

Основная онтологическая категория в философии Н.А. Бердяева - человек, поскольку он стоит в центре мира «и судьба человека определяет судьбу мира, через него и для него». Человек и мир обогащают божественную жизнь, потому что «бог с челове­ком есть нечто большее, чем бог без человека и мира». Человек является единственным носителем духа (духовным существом), носителем добра и красоты, реализует высшую божественную правду. Он - высшая материальная структура (микрокосм), со­держащая все элементы мира (макрокосма). Вселенная входит в человека, поддается его творческому усилию как малой вселенной, микрокосма.

Столь значительное место человека в мире определяется тем, что он является носителем до бытийной свободы. Первенство человека в мире - его главная, т.е. абсолютная, характеристика. Он, кроме того, экзистенциальный субъект, некая данность, собственно сознание, стремящееся к самоутверждению. Это объясня­ет происхождение зла в мире и возможность творчества и новиз­ны в мире Подлинное бытие человека (экзистенция) первично к любому возможному вне его бытию, как природному, так и социальному. Этот мир объективирован, превращен в объект, материализован экзистенцией. Поэтому мир человека есть объективированная его духовность. Каков дух человека, таков и его мир. Стать личностью - задача человека.

Лев Шестов (1866-1938), настоящая фамилия которого Шварцман, эмигрировал из Киева после большевистской революции и поселился в Париже.

Основные работы Шестова: «Достоевский и Ницше», 1903; «Апофеоз беспочвенности», 1905; «Добро в учении Толстого и Ницше», 1907; «Potestas clavium», 1923 ("Ключи власти"); «La nuit de Gethsemanie», 1925 ("Ночь в Гефсиманском саду"); «На весах Иова» 1 , 1929; «Афины и Иерусалим», 1938; см. также Н. Лосский, Философия Шестова («Русские записки», 1939).

Для Шестова характерен крайний скептицизм, источни­ком которого явился идеал нереализуемого сверхлогического абсолютного познания. В своей книге «Апофеоз беспочвенности» Шестов опровергает взаимно противоречивые научные и философские теории, оставляя читателя в неведении. В своей книге «Афины и Иерусалим» Шестов противопоставляет рациональное мышление, восходящее еще к греческой философии, сверхъестественному библейскому представлению о вселенной, которое отрицает закон противоречия. Идея всемогущества Бога приводит Шестова, как и средневекового философа Петра Дамиани, к утверждению, что Бог мог сделать так, чтобы никогда не было прошлого; например, в его власти предопределить, чтобы Сократ не выпил чашу с ядом в 399 г. до новой эры.

В. Ф. Эрн

Владимир Францевич Эрн (1882-1917) работал в тесном общении с московскими профессорами С. Трубецким, Л. Ло-патиным, П. Флоренским. Его основные работы: «Борьба за Логос», М., 1911; «Г. С. Сковорода», М., 1912; «Розмини и его теория знания. Исследование по истории итальянской фи­лософии XIX столетия», 1914; «Философия Джоберти», 1916; см. также статью С. Аскольдова (Алексеева) об Эрне в «Русской мысли» (май, 1917).

В основном Эрн боролся с западноевропейским рациона­лизмом и тенденцией механизировать весь строй жизни и под­чинить ее технике. Он противопоставлял этим факторам ци­вилизации Логос древней и христианской философии. Этот Логос есть конкретное живое существо, вторая ипостась Троицы, воплощенная и присутствующая в историческом процессе. Эрн называет свою философию «логизмом». Его книга «Борьба за Логос» - это сборник очерков, в которых он противопоставляет две философские тенденции - рациона­лизм и свой «логизм». Рационализм исследует субъективные данные опыта и их разработку в соответствии с формальными правилами логики, т. е. понимания. Это мертвая философия, ибо она отрывает познающего субъекта от живой реальности. Логизм, напротив, есть учение о единстве познающего и по­знаваемого, видение живой реальности. У рационализма и эмпиризма современной философии нет концепции природы. В древней философии, в средние века и во времена Ренес­санса природу рассматривали как интегральное бытие, тво­рящее и получающее свою собственную внутреннюю жизнь. Таковы физика Аристотеля с ее принципом изменения, имею­щего творческую энтелехию; зародышевый Логос стоиков; natura creata creans Еригены 317 ; archeus 318 Парацельса и Жана-Баптиста ван Гельмонта. Напротив, у Декарта материальная природа опустошена: у нее нет внутренней жизни; материя обладает только внешними свойствами; протяжение и движе­ние рассматриваются как изменение положения в простран­стве. Это является лишь только одним шагом к теории Беркли о том, что материя не существует и является просто субъек­тивной идеей. После него Юм также истолковывал душу только как пучок восприятий, а не как принцип жизни. Все это - меонический миф. Кант развил меонизм до его край­него предела: его имманентная философия превращает весь познаваемый мир в систему безжизненных представлений. Когда в 1910 г. молодые русские приверженцы трансцен­дентально-логического идеализма возвратились домой из Германии и основали русскую секцию международного периодического журнала «Логос», Эрн по поводу этого написал статью под названием «Нечто о Логосе, русской философии и научном духе». Он привлек внимание к тому факту, что на обложке журнала были помещены образ Гераклита и рисунок фриза Парфенона с надписью внизу по-гречески: «Логос». Появление такого журнала в России, которая исповедовала религию Логоса, т. е. слова, можно было бы приветствовать, если бы оно означало Логос, соответствующий истинно русской культуре, основанной на традиции отцов восточной церкви. Но, анализируя направление нового жур­нала, Эрн нашел, что его Логос глубоко отличался от древне­греческого и христианского Логоса. Под греческой маской мы можем увидеть знакомую фразу «сделано в Германии». Жур­нал поддерживает рационализм, меонизм, схематизм. Гре­ческое умозрение вело к личному, живому, божественному Логосу, в котором мысль и существование образуют нераз­дельное единство. Таким образом, самобытной русской фило­софии, связанной с православием, присущ онтологизм, а не гносеологический идеализм. На Западе философия католи­ческой церкви также является онтологической. Культура, основанная на божественном Логосе, вовсе не отвергает ло­гически последовательного мышления. Логос имеет три ас­пекта, выраженные в трех сферах культуры: 1) божественная сфера выражается в религии, которая подготовляет и укреп­ляет волю для реализации морального блага; 2) космическая сфера - в искусстве, цель которого раскрыть мир как единый в прекрасном; 3) дискурсивно-логическая - в философии, цель которой понять мир как целое в единстве теоретического мышления. Но в отличие от рационализма мышление в ло-гизме не оторвано от цельного разума: оно содержит внутри самого себя существование, добродетель и красоту.

Согласно Эрну, только философия, опирающаяся на бо­жественный Логос, может руководить жизнью и установить ее конечную цель; она впервые разработала истинную кон­цепцию прогресса. Позитивистская идея прогресса как коли­чественного возрастания материальных благ есть «дурная бесконечность». Истинная идея прогресса указывает движе­ние к абсолютному завершению» абсолютному благу, т. е. цар­ству Божиему. Вступление в это царство означает конец истории, совершающейся через катастрофические ката­клизмы, и переходит в качественно отличную сферу бытия.

Эрн формулирует основные пункты своей философии в следующих тезисах: логизм есть 1) не вещность (не система вещей), но персонализм; 2) не механизм или детерминизм, но органическое строение мира, свобода; 3) не иллюзионизм или меонизм, но онтологизм; 4) не схематизм, но реалистический символизм; 5) не отрицательная, но актуальная беско­нечность; 6) он - дискретный, катастрофический; 7) не ста­тичный, а динамичный.

Эрн интересовался философией Розмини и Джоберти, по­тому что их философия была той формой онтологизма, который вырастал из католической культуры. Преждевремен­ная смерть от туберкулеза воспрепятствовала Эрну разработать свою теорию в деталях, но его книга «Борьба за Логос» чрезвычайно ценна, ибо в ней он попытался определить специфические особенности русской философии.

Глава XXI

Ученые-философы

Князь Петр Алексеевич Кропоткин (1842-1921) получил образование в Пажеском корпусе и окончил Петербургский университет. Он занимался научными исследованиями в области географии и геологии. В 1872 г. побывал за границей. Там он стал последователем социализма и анархизма. По возвращении в Россию он принял участие в революционном движении, был арестован в 1874 г., провел два года в тюрьме и в 1876 г., после побега, уехал из россии. Основные работы Кропоткина: «Анархия, ее философия и ее идеал», 1902; «Взаимная помощь как фактор эволюции», 1912 (опублико­вана на английском языке в 1902 г.); «Этика», I, 1922.

В своей книге «Взаимная помощь» Кропоткин приводит ряд примеров взаимной помощи у животных одного и того же вида и различных видов. Он доказывает, что борьба за суще­ствование ведет не к большему совершенству, а к выжива­нию более примитивных организмов. Особи, у которых ши­роко развита взаимная помощь, размножаются в большом числе, и, таким образом, взаимная помощь оказывается самым важным фактором эволюции.

Борьба за существование не объясняет происхождения новых характерных признаков организма, она только объяс­няет их преобладание или их постепенное исчезновение. Равным образом, взаимная помощь, столь высоко ценимая Кропоткиным, не является фактором, способным создать новые характерные признаки. Но особи имеют возможность жить и размножаться благодаря взаимной помощи, которая развивает новые качества, например способность эстети­ческого творчества, интенсивной интеллектуальной деятель­ности и т. п., - качества, очень часто сопровождающиеся ослаблением биологической деятельности. Таким образом, взаимная помощь способствует богатству и полноте жизни, а также развитию сверхбиологической деятельности.

Кропоткин пытался обосновать этику данными естественной истории, а не религиозной метафизики. Отмечая, что Дарвин указывал на существование взаимного понимания между животными, Кропоткин пишет, что общественная жизнь порождает социальные инстинкты как у человеческих существ, так и у животных. Этот инстинкт содержит «источники чувства доброй воли и частичного отождествления индивидуума со своей группой, которое является исходным пунктом всех возвышенных нравственных чувств. На этой основе развивается более высокое чувство справедливости или равных прав, равенства, а затем и то, что обычно на­зывается самопожертвованием» (14).

Кропоткин посвятил целый ряд брошюр, речей и статей проповеди анархизма.

Концепция мира как интегрального целого, содержащего высшие организующие принципы, развивается в русской ли­тературе не только религиозными философами, но также и не­которыми естествоиспытателями, которые применяют ее к ре­шению основных проблем философии природы. Следует осо­бо упомянуть о В. Карпове, профессоре гистологии Москов­ского университета. В своей книге «Основные черты органического истолкования природы» (1910) он применяет концеп­цию органической целостности ко всему царству природы и всем частным формациям в ней. К. Старинкевич, ботаник, написал книгу «Строение жизни», опубликованную в 1931 г., после его смерти, Г. В. Вернадским с введением Лосского. При объяснении органических совокупностей Старинкевич опирался на концепцию «первоначальной интуиции», которая связывает каждый организм с остальным миром и составляет основу развития физиологического саморегулирования, ин­стинкта и разума. Он разработал также учение о живых единицах, которые выше отдельного тела растения или жи­вотного, например такие единицы, как рой пчел, лес, болото, - и в особенности учение об органическом единстве жизни на земле и даже в космосе как целом.

Шульц, профессор зоологии Харьковского университета, написал весьма содержательную книгу «Организм как твор­чество», 1916 (серия «Теория и психология творчества», VII). Он доказывает, что развитие форм в организме пред­определяется инстинктивными актами.

Сергей Иванович Метальников (1870-1945), специалист по иммунитету, работавший после большевистской революции сотрудником Института Пастера в Париже, утверждает на основании своих наблюдений одноклеточных организмов, что даже рефлекторный акт есть творческий путь для выхода из положения, в котором организм оказывается в своей специфической окружающей среде. Его исследования реакций иммунитета дали ему возможность доказать, что они могут быть развиты в условные рефлексы. Он вводил холер­ные микробы в брюшную полость кролика и одновременно производил звук камертоном; после серии таких эксперимен­тов он производил звук камертоном без введения холерных микробов, но после разреза кролика обнаруживал, что все так же появлялись антихолерные кровяные шарики. Он доказал таким образом, что реакция иммунитета - это основной обусловленный процесс; он действительно нашел у насекомых нервный узел, который должен быть неповрежденным для сохранения разного рода иммунитета, имеющего существенное значение для них. В своей статье «Наука и этика» Ме-тальников говорит о любви как факторе эволюции. К концу своей жизни он предполагал разработать теорию эволюции, доказывая, что эволюция обусловлена разумом, который коренится в самой природе. Болезнь, а затем смерть помешали ему осуществить свой замысел.

Александр Гаврилович Гурвич (родился в 1874 г.) - про­фессор Московского университета, открывший митогенети-ческие излучения организмов, создал органическую теорию фактов, включенных в жизненный процесс; он сделал это очень осторожно, избегая концепций, которые не могли бы ясно быть определены; он применял статистический метод при изучении развития зародыша.

Л. С. Берг, профессор Петербургского университета, в своей брошюре «Теории эволюции» и подробной монографии «Nomogeneses», опубликованной в 1922 г., доказывал, что эволюция организмов совершается не по причине накопления случайных изменений, но является номогенезисом, т. е. про­цессом регулярного изменения в определенном направлении.

Психиатр Николай Евграфович Осипов (умер в 1934 г.) уехал из России после большевистской революции и, прожи­вая в Париже, поставил своей целью пересмотреть психоло­гические теории Фрейда в духе персоналистической метафи­зики Лосского. Он считал, что любовь была основным факто­ром космической жизни гораздо ранее, чем половая страсть, и не может быть сведена к простому физиологическому притя­жению. «Эмпирическая ценность исследования Фрейда не пострадает, - пишет Осипов, - если центральное место займет не физиологическое притяжение, но любовь в ее эйде­тическом смысле, как абсолютная ценность. В нашем пространственно-временном мире любовь воплощена в различ­ной степени, начиная с весьма низменной любви отождеств­ления (я люблю это яблоко и в силу этой любви его кушаю, т. е. уничтожаю). Далее, любовь находит свое выражение в чувствительности - половой и неполовой, - в нежности. На­конец, она проявляется в особых переживаниях близости или интимности между людьми как наивысшей формы про­явления любви в человеческом мире». К сожалению, болезнь и смерть помешали Осипову подробно разработать свою теорию любви, которая претендовала на объяснение связи между личностями иным путем, чем объяснения последователей Фрейда с их тенденцией к пансексуализму.

Следующие работы Осипова затрагивают философские вопросы: «Tolstoy"s Kindheitserinnerung», Imago Verlag («Воспоминания Толстого о своем детстве»); «Революция и мечта» («Труды Русского народного университета», Прага, 1931); «Болезнь и здоровье у Достоевского»; «Обозрение невралогии и психиатрии», 1931; см. также статью Лосского «Н. Е. Осипов как философ» в сборнике «Жизнь и смерть» (памяти Осипова), Прага, 1935.

Михаил Михайлович Новиков был профессором зоологии в Московском университете, а затем в Братиславе, теперь живет в Мюнхене. В своих трактатах - «Границы научного познания живой природы» (1922) и «Проблемы жизни» (Берлин, 1922) - он пытается найти компромиссное решение спора между виталистами и механистами. Новиков признает точку зрения Бергсона о различии между рациональным и интуитивным познаниями и считает, что биология как точная наука должна продолжать рационалистическое физико-химическое изучение организмов, для того чтобы уста­новить механистическое единообразие, не упуская из виду» однако, что путем этого метода вопрос о тайнах жизни не­возможно разрешить; попытки раскрыть эту тайну требуют интуиции и поэтому, раз они лежат за пределами точного знания, должны быть оставлены философам.

Академик Владимир Иванович Вернадский (умер в 1945 г.) - геолог и минеролог, посвятил много лет изучению законов биосферы. К концу своей жизни он начал, подобно французскому математику Леруа, говорить о человеке как об огромной геологической силе, а именно как о творце nooesphere. Под этим термином Вернадский понимает ре­конструкцию биосферы в интересах мыслящего челове­чества 319 .

Глава XXII

Юристы-философы

Павел Иванович Новгородцев (умер в 1924 г.) - профессор Московского университета, уехал из России после боль­шевистской революции и был деканом русского юридического факультета в Праге. Его основные работы, имеющие фи­лософское значение, следующие: «Кант и Гегель в их учении о праве и государстве», 1901; «Кризис современного право­сознания», 1909; «Об общественном идеале», 1917; «Ueber die eigentumlichen Elemente der russischen Rechtsphilosophie» («О самобытном элементе русской философии права», в сбор­нике «Philosphie und Recht», II, 1922-1923 («Философия и право»).

Невозможность достижения совершенного общественного строя в условиях существования на земле, на котором на­стаивали русские религиозные философы, уже давно получи­ла свое объяснение в работах Новгородцева. Он обосновывал свое объяснение анализом отношений между личностью и обществом. Новгородцев интересуется не родовым понятием о человеке, а конкретными и отдельными личностями. Он при­водит неопровержимые научные данные, для того чтобы до­казать, что «противоречие между личными и общественными принципами» не может быть разрешено в пределах существо­вания на земле: «Гармония между личностью и обществом возможна только в умопостигаемой сфере свободы, где абсолютная, всеохватывающая солидарность сочетается с бесконечными индивидуальными различиями. В условиях исторической жизни нет такой гармонии, и ее не может быть». Это объясняет факт, указывает Новгородцев, «падения веры в совершенном конституционном государстве», а также веры в социализм и анархизм, одним словом, «крах идеи рая на земле». Новгородцев не отрицает, что достижения современного конституционного государства, так же как и устремления социализма и анархизма, являются относи­тельным благом, но он показывает, что они несоизмеримы с идеалом абсолютного блага. Поэтому если мы хотим из­бежать безнадежного тупика, то должны создавать наш идеал общества на земле, имея в виду «свободу бесконечного развития личности, а не гармонию законченного совершен­ства» («Об общественном идеале», изд. 3, 25).

Евгений Васильевич Спекторский (1873-1951) - последний избранный ректор Киевского университета, уехал из России после большевистской революции. Он был профессором в Любляне в Югославии и с 1947 г - профессор Русской православной академии в Нью-Йорке

Основные работы Спекторского следующие: «Очерки фи­лософии общественных наук», 1907; «Проблема социальной физики в XVII в. », 1910; «Христианство и культура», Прага, 1925; «Христианская этика» 1 .

В своей книге «Христианство и культура» Спекторский убедительно показал высокое положительное значение хрис­тианства для всех сфер духовной, общественной и даже ма­териальной культуры - для философии, науки и искусства, для развития идеи личности, правосудия, государства и т. п.

В русской юриспруденции существовало сильное движе­ние против натурализма; после большевистской революции это движение продолжалось эмигрантами. Как и в Германии, противники натурализма в своей борьбе опирались сначала на послекантианский метафизический идеализм или на сов­ременный трансцендентальный идеализм. В русской фило­софии против натурализма ведется борьба даже на более глубоких основах в связи с религиозным истолкованием мира. Превосходный аналитический обзор литературы по этому вопросу сделан в журнале «Philosophiе und Recht» («Фило­софия и право») в специальном приложении «Russische Rechtsphilosophie», 1922-1923 (Heft II) («Русская философия права», 1922-1923, книга II). В статье Новгородцева «О самобытном элементе русской философии права» была показана эта тенденция к обоснованию юриспруденции на религиозных принципах. Т. Гурвич в своей статье «Die zwei grossten russischen Rechtsphilosophen Boris Tschitscherin und Wladimir Solowijew» («Два величайших русских философа права - Борис Чичерин и Владимир Соловьев») сравнивает взгляды Чичерина, основанные на идеализме Канта и Гегеля, со взглядами Соловьева, источником которых была религиоз­ная метафизика. Гурвич также разъясняет значение работ Новгородцева, пытавшегося дать синтез этих двух тенденций. Психологизм Петражицкого получил свое истолкование в статье Г. Ландау. Наконец, статья "Uebersicht der neueren rechtsphilosophischen Literatur in Russland" («Обзор но­вейшей литературы по философии права в России») дает представление о русской философии права в целом. В этой статье рассматриваются работы Б. Кистяковского, основан­ные на трансцендентальном идеализме фрейбургской школы, этический персонализм И. Покровского, искания идеальных основ юриспруденции в работах Е. Спекторского, Н. Алек­сеева и др.

Глава XXIII

Философские идеи поэтов символистов

I. Андрей Белый

Из поэтов-символистов следующие четыре поэта писали больше всего по философским вопросам: Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Н. М. Минский и Д. С. Мережковский.

Андрей Белый (1880-1934) известен под этим литератур­ным псевдонимом. Его настоящее имя - Борис Николаевич Бугаев. Он - сын профессора Бугаева, занимавшего кафед­ру математики в Московском университете. Андрей Белый изучал естествознание и гуманитарные науки. Основной фи­лософской работой Андрея Белого является «Символизм», опубликованная Мусагетом в 1910 г.

Андрей Белый рассматривает символизм как мировоззре­ние, составляющее основу символистического искусства и воплощающего "некоторые черты таоизма в реалистическом миросозерцании" (49, 106). Символизм есть синтез Индии, Персии, Египта, Греции и средних веков (50). Находясь под сильным влиянием Риккерта, Андрей Белый утверждал, что точные науки не объясняют мир как целое: они ограни­чивают предмет познания и тем самым «систематизируют отсутствие познания». Жизнь раскрывается не через научное познание, а через творческую деятельность, которая «недоступна анализу, интегральна и всемогущественна». Она только может быть выражена в символических образах, обле­кающих идею (72). Единство жизни выражается такими сим­волами, как Адам Кадмон из каббалы, Атман из индийской философии, Логос-Христос. В целом философия Андрея Бе­лого есть разновидность пантеизма.

В процессе познавательного или творческого символизи-рования символ становится реальностью. Живое слово тес­но связано с реальностью и поэтому получает магическую силу. (см. главу «Магия слов»). Поэзия, говорит Андрей Белый, связана с творением слов - дар, которым он сам обладал в изумительной степени. Некоторые из слов, при­думанные им, следовало бы ввести во всеобщее употребле­ние, но другие выражают такие неуловимые и быстротеч­ные нюансы того предмета, который он изображает, что их можно использовать только раз в жизни. Значительная часть его книги посвящена анализу стиля различных поэтических произведений, дискуссии о значении метрических форм, ритма, аллитерации, ассонанса и т. п.

Лев Шестов: иррационализм и экзистенциальное мышление. Современники Л. Шестова неизменно отмечали его оригинальный склад ума, блестящий литературный талант. Талант одиночки, не примкнувшего ни к западникам, ни к славянофилам, ни к церковноверующим, ни к метафизикам. В жизни он неизменно оставался и “беспросветно умным” (В.В. Розанов) и “бездонно сердечным” (А.М. Ремизов).

Л. Шестов (это литературный псевдоним, настоящее имя Лев Исаакович Шварцман) родился 31 января 1866 года в Киеве, в семье крупного коммерсанта-мануфактурщика. Учился в Киевской гимназии, затем на физико-математическом факультете Московского университета, с которого он перевелся на юридический факультет Киевского университета. Окончил его в 1889 году. Первая книга Шестова “Шекспир и его критик Брандес” вышла в 1898 году. Далее следуют “Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше” (1900), “Достоевский и Ницше” (1900) и “Апофеоз беспочвенности” (1905). Октябрь 1917 года Л. Шестов не принимает и в 1919 году становится эмигрантом. В эмиграции опубликованы наиболее значительные работы Шестова: “Власть ключей”, “На весах Иова (Странствования по душам) ”, ”Киркегард и экзистенциальная философия (Глас вопиющего в пустыне) ”, “Афины и Иерусалим” и др. Скончался Л. Шестов в Париже 19 ноября 1938 года.

Истоки философского постижения Шестова следует искать в великой русской литературе ХIХ века. Шестова характеризует сосредоточенное внимание к “маленькому”, часто “лишнему” человеку; ситуации - глубинно значимые (позднее их назовут пограничными); трагедии исторического бытия, и в связи с этим - повышенный интерес к откровениям Достоевского и Толстого, откровениям русской литературы. Несомненным является влияние духовного поля Кьеркегора и Ницше. Сам Шестов в статье, посвященной памяти Гуссерля, напишет: “... Моим первым учителем философии был Шекспир. От него я услышал столь загадочное и непостижимое, а вместе с тем столь грозное и тревожное: время вышло из своей колеи... ”.

Известность Л. Шестову принесли не столько его первые книги (“Шекспир и его критик Брандес”, “Добро в учении гр. Толстого и Ф. Нитше”, “Достоевский и Ницше”), сколько его “Апофеоз беспочвенности (Опыт адогматического мышления) ” - книга “афоризмов, возмутительных и циничных для ума, которого кашей не корми, а подай “систему”, “возвышенную идею” и т.п. (Ремизов). Ирония Шестова по поводу различных философских систем приводила читателя в смущение. Это была известность эпатирующего характера.

Большая часть идейного наследия Шестова запечатлена в форме философских эссе - “странствований по душам” его излюбленных мыслителей и героев - Достоевского, Ницше, Толстого, Чехова, Сократа, Авраама, Иова, Паскаля, позже Кьеркегора. Он пишет о Платоне и Плотине, Августине и Спинозе, Канте и Гегеле; полемизирует с Бердяевым и Гуссерлем (и с тем, и с другим Шестова связывала личная дружба). Он “философствовал всем своим существом”, - так скажет о нем Н. Бердяев.

“Научить человека жить в неизвестности... ” Одной из основных для Шестова является проблема философии. Уже в “Апофеозе... ” он определил свое видение задач философии: “Научить человека жить в неизвестности... ”, - человека, который всего более боится неизвестности и прячется от нее за различными догматами.

Однако в определенных обстоятельствах всякий человек ощущает в себе потрясающее стремление осмыслить судьбу и предназначение своего собственного существования, как и существования всего универсума. Обращенность конкретного человека к жизнесмысловым и миросмысловым проблемам, к “началам” и “концам” оставляет человека один на один с “проклятыми” вопросами: смысла жизни, смерти, природы, Бога. В подобных обстоятельствах люди обращаются к философии за ответом на мучающие их вопросы. “... В литературе, - иронизирует Шестов, - с давних времен заготовлен большой и разнообразный запас всякого рода общих идей и мировоззрений, метафизических и позитивных, о которых учителя начинают вспоминать всякий раз, как только начинают раздаваться слишком требовательные и неспокойные человеческие голоса”.

Эти существующие мировоззрения оборачиваются темницей ищущего духа, поскольку в этих запасах идей и мировоззрений “философы стремятся “объяснить” мир, чтоб все стало видным, прозрачным, чтоб в жизни ничего не было или было бы как можно меньше проблематического и таинственного”. Шестов сомневается в пользе таких объяснений. “Не следовало ли бы, - говорит он, - наоборот, стремиться показывать, что даже там, где все людям представляется ясным и понятным, все необычайно загадочно и таинственно? Самим освобождаться и других освобождать от власти (курсив наш. Е. В) понятий, своей определенностью убивающих тайну. Ведь истоки, начала, корни бытия - не в том, что обнаружено, а в том, что скрыто: Deus est Deus absconditus (Бог есть скрытый Бог) ”.

Именно потому, считает Шестов, когда “говорят, что интуиция есть единственный способ постижения последней истины”, с этим трудно согласиться. “Интуиция происходит от слова intueri - смотреть... Но нужно уметь не только видеть, нужно уметь и слышать... Ибо главное, самое нужное - увидеть нельзя: можно только услышать. Тайны бытия бесшумно нашептываются лишь тому, кто умеет, когда нужно, весь обращаться в слух”.

И задачу философии он видит не в том чтобы успокаивать, а в том, чтобы смущать людей.

Такие предположения в духе абсурда преследуют вполне человеческие цели: показать открытость, “негарантированность” всякого бытия, в том числе и бытия людей, помочь найти истину там, где ее обычно и не ищут. “... Философия есть учение о ни для кого не обязательных истинах”. Выступая против классической метафизики, точнее, против метафизического разума, Шестов призывает признать реальность непостижимого, иррационального, абсурдного, не вмещающегося в разум и знание, противоречащего им; восстающего против логики, против всего, что составляет привычный, обжитой мир, незаметно и неизбежно идеализированный, а потому ложный, обманчивый - мир человеческого бытия. Иллюзии этого мира тщательно рационализированы, так что выглядят прочными, устойчивыми, но это лишь до возникновения реальности непредвиденного. Как только реальность непредвиденного, катастрофичного и неосознанного заявляет о себе, вся эта обжитость и обыденность оказывается вдруг кратером проснувшегося вулкана.

“Вера зовет все на свой суд”. Шестов не принимает традиционную метафизику и теологию. В период с 1895 и примерно до 1911 года в его воззрениях происходит радикальный антропоцентрический поворот к философии жизни и исканию Бога. Причем речь идет не о христианском Боге (для него Бог добра - это бог с маленькой буквы), а о Боге Ветхого Завета. В своих суждениях о Боге Л. Шестов был сдержан и не то чтобы колебался признать существование Бога, скорее он колебался говорить о нем что-либо утвердительное. Вот достаточно характерные для Шестова слова, ими, по сути, начинается его крупное, изданное уже в эмиграции, произведение “Власть ключей” (Берлин, 1923 г): “Признавал ли хоть один философ Бога? Кроме Платона, который признавал Бога лишь наполовину, все остальные искали только мудрости... Конечно, из того, что человек погибает, или даже из того, что гибнут государства, народы, даже высокие идеалы, - никак не “следует”, что есть всеблагое, всемогущее, всеведущее Существо, к которому можно обратиться с мольбой и надеждой. Но если бы следовало, то и в вере не было бы никакой надобности; можно было бы ограничиться одной наукой, в ведение которой входят все “следует” и “следовало”.

Обратим внимание на то, как Шестов, говоря о разрушительных процессах реальности, озабочен их несовместимостью с всеблагим, всемогущим, всеведущим Существом, но именно из стремления преодолеть эту несовместимость и возникает, с точки зрения Шестова, надобность веры. “И все же люди не могут и не хотят перестать думать о Боге. Верят, сомневаются, совсем утрачивают веру, потом снова начинают верить”.

“Сомневаются... ”! Из этих сомнений возникают рассуждения “о всесовершенном существе” - “мы охотно говорим” о нем, “привыкли к этому понятию” и даже “искренно думаем, что оно имеет определенное, для всех одинаковое значение”. Шестов предлагает читателю раскрыть понятие “всесовершенного существа” через некоторые признаки, которые прежде всего могут быть названы при решении задач такого рода. В первую очередь возникает несомненность двух признаков - всезнание и всемогущество. “Есть ли в самом деле всезнание признак совершеннейшего существа? ” вопрошает Шестов и тут же дает отрицательный ответ, поясняя при этом: “Вперед все предвидеть, все всегда понимать - что может быть скучнее и постылее этого? ” “Всесовершенное существо никак не должно быть всезнающим! Много знать - хорошо, все знать - ужасно”. С всемогуществом, считает Шестов, то же самое. “Кто все может, тому ничего не нужно”.

И третий признак, часто называемый признак вечного покоя, Шестов также находит нисколько не лучше уже разобранных. Так чем же руководствуются люди, приписывая те или иные качества совершенному существу? Ответ Шестова достаточно определенен - “руководятся не интересами этого существа, а собственными. Им, конечно, нужно, чтобы высшее существо было всезнающим - тогда ему можно без опасения вверить свою судьбу. И хорошо, чтобы оно было всемогущим: из всякой беды выручит. И чтобы было спокойное, бесстрастное и т.д. ”.

Предвидя возможные возражения и даже упреки в ограниченности, неспособности понять “возвышенной прелести” всезнания, всемогущества, ничем не нарушаемого покоя, Шестов к сказанному выше резонно добавляет: “Но те, которые любуются этими возвышенностями, - они-то не люди, что ли, и не ограниченны? Им разве нельзя возразить, что они вследствие своей ограниченности выдумали свое совершенное существо и радуются на свою выдумку? ”. Что же касается самого Шестова, то его Бог прежде всего Бог “сокрытый”, неизвестный и могущественный настолько, чтобы быть таким, каким он хочет, “а не таким, каким бы его сделала человеческая мудрость, если бы её слова превращались в дела... ”.

Суждения Шестова о Боге более всего соответствуют ветхозаветным представлениям о неведомом существе, внушающем не столько надежду, сколько ужас и страх. Бог Ветхого Завета “выше сострадания, выше добра”. И от человека “Бог требует невозможного. Бог требует только невозможного”.

Тайны библейской веры стали для него определяющими в книге “Sola fide - Только верою”. “Вера зовет все на свой суд”, - утверждает Шестов и в другой своей книге “Киркегард и экзистенциальная философия”. Ибо “вера есть... новое измерение мышления, открывающее путь к Творцу”.

Вера не посюстороння, а потустороння, она там, где уже безумие, изначальная Божественная свобода и переход от видимого к невидимому миру. “Только на крыльях веры можно взлететь над всеми “каменными стенами... ”.

Она есть абсолютно неразумная и безосновная личная встреча с Богом избранного им человека, открывающая “невозможные” возможности. Всякий богословский рационализм Шестовым решительно отвергается. “Вера не только не может, она не хочет превратиться в знание”.

“Так что, когда приходящая от веры истина превращается нами или постигается как истина самоочевидная, в этом нужно видеть указание на то, что она нами утрачена”.

Афины и Иерусалим. Или-или. Вера или разум... Такое противопоставление встречается в философии нередко. В предельно выраженной форме оно выявлено Кьеркегором, к чтению которого Льва Шестова побудил Эдмунд Гуссерль (Шестова и Гуссерля связывала с 1928 года дружба, основанная на взаимном уважении, несмотря на то, что их понимание философии находилось на противоположных полюсах). Сюрпризом для Шестова было узнать, что Кьеркегор видел источник философии не в удивлении, как думали древние, а в отчаянии, и что Платону и Гегелю он противопоставлял Иова. Именно у Кьеркегора Шестов заимствовал выражение “экзистенциальная философия”, приложимое к его собственным раздумьям, чтобы отличить их от умозрительной философии.

В философии Шестова мы встречаем не столько противопоставление, сколько отрицание истин разума. Мир “законов природы”, - говорит он, - есть кошмарный сон, от которого мы должны были бы пробудиться. Шестов противопоставляет Афины и Иерусалим, эллинское и библейское начала европейской мысли, вечные истины в античной философии и сферу откровения. Смысл противопоставления: неправда разума не в том, чем он по существу обладает, а в том, что в отречении от свободы (а корень этого отречения, по Шестову, в этической сфере) человек ориентирован в разуме не на его творческие озарения, а на неизменность и необходимость. И мучительность ситуации состоит в том, что разум оставляет человека один на один с его заботами и тревогами.

Разум разочаровывает Шестова прежде всего потому, что не дает человеку примирения с действительностью, с миром, в котором жизнь - “бессмысленный, отчаянный крик или безумное рыдание”. Разуму неведома “тайна вечного” - смерть, это “самое непонятное”, самое “неестественное из всего, что мы наблюдаем в мире”. И пытаясь успокоить человека, разум лишь обманывает его, уводит от действительности. Шестову мучительно осознавать, что “на весах Иова скорбь человеческая оказывается тяжелее, чем песок морской”, что “стоны погибающих отвергают очевидности”.

Не следует думать, что нападки Шестова на разум приводят его к познавательному скептицизму. Все можно познать, и знания могут быть неограниченными. Однако в определенном, можно сказать экзистенциальном, смысле они оказываются ненужными. Одна за другою перед нами возникают картины умирания Ивана Ильича, мучения “подпольного” человека Достоевского, откровения неистового Плотина, вопли Иова - через смерть, катастрофы и каторги высвечивается некое изначальное заблуждение человека. С чем же оно связано?

Для прояснения этого вопроса Шестов, вслед за Кьеркегором, обращается к грехопадению. Оно для него? результат своего рода испуга, испуга перед ничто. Змей-искуситель - это сам разум, внушающий человеку недоверие к божественной свободе и желающий занять место Бога. Разум предлагает человеку свою “надежную необходимость” и гарантии правоты в различении добра и зла, но сколько раз разум обманывал нас.

Тем не менее человек предпочитает надежность разума вместо таинственной, ничем не обеспеченной парадоксальной свободы веры. И не Бог нужен людям, но - гарантии. Кто в состоянии “дать” или создать иллюзию этих гарантий, тот и станет для них Богом. (Мотивы данного рода прояснены Ф.М. Достоевским. Обостренно воспринимая соотношение свободы и необходимости, навеянной разумом и “самоочевидностями”, Л. Шестов не мог не остановиться на этой теме). В книгу “На весах Иова” входит часть “Что есть истина. Об этике и онтологии”, где Шестов воспроизводит историю “убийства” Бога и эллинскими мудрецами, и Спинозой... Место Бога занимает необходимость, она, дескать, противостоит религиозной мудрости древних и тех, кто - как Иов и как Паскаль - еще взывает из глубины отчаяния не к вечному разуму, а к личному Богу.

Поиски истины там, где ее обычно не ищут. Шестов отмечает, что вся история философии есть история искания истины и эта же история обнаруживает, что “для человека искание истины всегда было погоней за общеобязательными суждениями. Человеку мало было обладать истиной. Он хотел иного..., чтоб его истина была истиной “для всех”.

Самые глубокие и смелые философы как у древних греков, так и у нас, говорит Шестов, “все же оставались наивными реалистами в своих методологических приемах и исходили из предположения, что истина есть adaequatio rei et intellectus” (соответствие вещи и интеллекта. - Е. В). Он приводит аристотелевское определение: “... Говорить, что есть, о том, что - есть, и говорить, что нет, о том, чего нет, значит утверждать истину... ”. Для нужд здравомыслящего обывателя и для нужд научного исследователя (которые, считает Шестов, в этом отношении ничем друг от друга не отличаются) это определение достаточно. Унаследовала это положение от науки и философия. Но вот как раз философу никак нельзя идти за своими истинами в те места, “где математик узнает, что сумма углов в треугольнике равна двум прямым”. Истина как подлинность, как человеческая истина противоположна истинам науки, морали и человеческого общения. Она не связана с логическими истинами и суждениями.

Не рождается она и в споре. “Истина приходит в жизнь, не предъявляя никому оправдательных документов”. “Истине не нужно никаких оснований - разве она сама себя не может нести! Последняя истина, то, чего ищет философия, что для живых людей является самым важным, - приходит “вдруг”. Она подобна чуду, тайне. “Истина точно клад, не дается в руки... Мы волнуемся, мучимся, рвемся к истине, но истине чего-то нужно от нас. Она, по-видимому, тоже зорко следит за нами и ищет нас, как мы ее... ”.

Поиски “живой”, “настоящей”, “последней” истины и в древности, и в наше время не раз вели к утрате доверия к разуму (Плотин, Ницше, Достоевский), и все же рационализму со всеми его “аргументациями из следствий“ не дано заглушить живущего в людях смутного чувства, что последняя истина, та истина, которую наши прародители так неудачно искали в раю, лежит по ту сторону разума и разумом постижимого и что найти ее в том мертвом и неподвижном мире, в котором только и умеет властвовать рационализм, невозможно. Истина в своей первозданности надмирна, она тождественна откровению, она есть Бог. “Чтоб увидеть истину, нужны не только зоркий глаз, находчивость, бдительность и т.п., - нужна способность к величайшему самоотречению” и готовность к чуду.

По Шестову, чудо и загадочность - фундаментальные качества бытия. Всякое бытие есть чудо, поскольку отвечает всем требованиям последнего. “Наш ум, в детстве усвоивший столько нелепостей, потерял способность к самозащите и принимает все, кроме того, от чего его предостерегали с детства же: то есть от чудесного, иначе говоря, действия без причины... Что, например, понимает современный человек в словах “естественное развитие мира”? Забудьте на минуту свою “школу”, и сразу убедитесь, что развитие мира ужасно неестественно: естественно было бы, если бы не было ничего - ни мира, ни развития”.

Трагедии из жизни не изгонят никакие общественные переустройства... Экзистенциальная философия Шестова с новым, вышеозначенным измерением истины настроена не на “понимание”, а на “жизнь” (“праведный жив будет верой”). Жизнь переживалась им как “свобода индивидуального существования”, как чудо, как “творческая мистерия” и неограниченная возможность. Когда Шестов желал подчеркнуть, что речь идет о настоящих реальностях, он употреблял выражения “живая истина”, ”живое существо”, ”живой человек” - в отличие от излюбленного философами “человека вообще”. Ужасным представляется Шестову совет Спинозы: “Не смеяться, не плакать, не ненавидеть, а понимать... ”. Напротив, говорит Шестов, человек должен был бы кричать, вопить, смеяться, насмехаться, протестовать. Снова упоминает он библейского Иова, который, к великому возмущению своих мудрых друзей, стенал и вопил.

Шестову всякий душевный покой подозрителен, ибо земля, на которой мы обитаем, отнюдь не располагает к этому. Он любил тех, которые, как Паскаль, “ищут, стеная”. Обращаясь снова и снова к категории “жизни”, он каждый раз подчеркивает, что жизнь - это творчество, непредсказуемость и свобода. Даже смерть (а тема смерти практически присутствует во всех его работах) рассматривается им в контексте перехода личности от одного порядка мира к другому. Смерть имеет прямое отношение к человеческому существованию. “Смерть есть самое неестественное, таинственное и загадочное из всего, что вокруг нас происходит”. У смерти свои истины, свои очевидности, свои возможности и невозможности.

Размышления Шестова о смерти ассоциируются с понятиями страха, ужаса и одиночества. В “Откровениях смерти” он напишет: “Чтоб был великий восторг, нужен великий ужас... ”. В главе “На страшном суде” Шестов размышляет над последними произведениями Л. Толстого. Он считает, что Толстому было дано слышать и понимать загадочный язык смерти. Имеются в виду рассказы Толстого “Смерть Ивана Ильича”, “Хозяин и работник”. “Смерть перерезывает все невидимые нити, которыми мы связаны на земле с себе подобными существами. И абсолютное одиночество, полнее которого нет ни на дне морском, ни под землей, - одиночество, которого не выносят... ”. “Последний закон на земле - одиночество”, - напишет Шестов в “Апофеозе... ”.

Но еще есть обыденность и случай; обыденность и насилие - едва ли не главные черты действительности. “Подпольный” человек Достоевского жалок, но “ нормальный человек”, то есть человек, живущий в том же подполье, только не подозревающий, что подполье есть подполье, и убежденный, что его жизнь есть настоящая, высшая жизнь..., такой человек даже в “подпольном” герое вызывает гомерический хохот.

И герои Достоевского не одиноки! Страшный вопль Гоголя: “Скучно жить на этом свете, господа! - относится, считает Шестов, не к худшим из нас (Чичиковым, Ноздревым, Собакевичам и т.п.). Речь идет о лучших. Это они - “живые автоматы, заведенные таинственной рукой и не дерзающие нигде и ни в чем проявить свой собственный почин, свою личную волю. Некоторые, очень немногие, чувствуют, что их жизнь есть не жизнь, а смерть”.

Герои Толстого “уходят” из жизни по воле ужасающего коварного случая. Случай? еще не пограничная ситуация, это некая обыденность. Шестова он интересует своей бессмысленностью и массовидностью. Это пустяк особого рода - глупый, алогичный, - но он ставит человека на границе бытия в мире. “Когда “случай” нас подводит к пропасти, когда после многих лет беспечной, спокойной жизни вдруг, как у Гамлета, пред нами восстает какое-нибудь грозное, доселе не представлявшееся даже возможным “быть или не быть”, - начинает казаться, что какая-то новая, загадочная - может, благодатная, может, враждебная сила направляет и определяет наши действия”. Случайность - вот что лишает жизнь всякого объективного смысла.

Каждый из нас навсегда скрыт от посторонних глаз в абсолютно непроницаемой оболочке своего тела. “Природа, - говорит Шестов, - устроила так, что один человек совсем и не замечает, даже не смеет знать другого”. А само существо, именуемое Я, что оно может знать о себе и желать? Для Я, непосредственно себя воспринимающего, так ли уж важны “приговоры по чисто внешним признакам” - добрый, вспыльчивый, одаренный и т.п.? Конечно, как космическое и общественное существо он “обязан” применять их, когда сталкивается с миром, следующим своим собственным законам, с миром необходимости; но разве они не тяготят и не уродуют его?

“Основная черта каждого человека есть непостоянство, и привилегией непостоянства он больше всего дорожит: непостоянство ведь есть жизнь и свобода”. Однако это непостоянство раздражает ближних, да и для самого Я оказывается опасным свойством, как опасной оказалась, вопреки советам древних, и заповедь “Познай самого себя”. До нарушения нашими прародителями заповеди, запрещающей человеку есть плоды от дерева познания, разве стыдились они наготы своей? “... Они любовались ею, а не “судили” ее. Их бытие не подлежало внешнему суду, они вообще и сами себя не судили, и никто их не судил. И тогда не было наготы, а была красота. Но пришло “познай себя” - и начался “суд”. “Ясно, - подчеркивает Шестов, - что правило “познай самого себя” есть правило человеческое. Смысл его в том, чтоб каждый ценил и мерил себя так, как его ценят и меряют окружающие люди”.

Шестову грустно осознавать, что Я очень хрупко по сравнению с силой, находящейся вовне, но еще более Шестова тревожит то обстоятельство, что, привыкая иметь дело только со своим изображением, “как оно отражается на поверхности бытия”, человек “разучился видеть свою сущность”. Более того, то, что “внутри”, постепенно теряет присущие ему свойства. И человек привыкает “знать” о себе только то, что знают другие. Но если бы он захотел и смог взглянуть на свое действительное Я, то “настоящее его Я показалось бы ему уродливым, и бессмысленным, и безумно страшным”, потому что оказалось бы оно “ни с чем не сообразным и не похожим ни на что из того, что мы обычно считаем должным и законным”. И не исключено, что от этого настоящего (сущностного) Я он бросился бы к “являющемуся”: с ним, по крайней мере, спокойнее, ибо “пред неправедным и корыстным судом других” оно “все же не так беспощадно обличается, как наше действительное Я”.

“Необходимость” осаждает Я и “снаружи” и “изнутри”, несмотря на это, человек желает быть (курсив авторов) и не желает ничего “скрывать и прятать, как то приходится сейчас делать”. По-настоящему человек начинается тогда, когда восстает против обыденности и необходимости, когда предстает в дерзновении свободы и творчества. Творчество, - считает Шестов, - универсальная характеристика подлинного мира, это - прерывистость, это скачок, в результате которого “из ничего” рождается небывалое, неизвестное. Но творчество - это и небывалая мука, смешанная с небывалым восторгом. В творчестве существование человека предстает как начало, не имеющее конца, как открытость к бесконечности, как бесконечная возможность и возможность бесконечности...

Мы приобщились лишь к малой толике философских размышлений Шестова. Этим можно было бы завершить данный раздел. Но нельзя обойти вниманием тот резонанс, который имели эти размышления среди современников - иногда последователей, а чаще противников Шестова. Именно последние называли его “антифилософом”. Те же, которые склонны были видеть в Шестове своего рода философского “пророка” грядущего века, называли его философию по-разному: философским импрессионизмом, возможно, за афористичность и недосказанность суждений (от impression фр. `впечатление"); чаще - экзистенциализмом. К последнему названию склонен был и сам Шестов после соприкосновения с философией Серена Кьеркегора.

Альбер Камю называет Шестова, наряду с Кьеркегором, протагонистом парадокса и абсурда. В своей работе “Миф о Сизифе” Камю определяет разницу между позицией его парижских современников и шестовской: “Для Шестова разум бесплоден, но есть нечто превыше разума. Для человека абсурда разум бесплоден и нет ничего превыше разума”. Особое мнение по поводу того, что сам Шестов (и некоторые его друзья) сближал свои построения с экзистенциальной философией, выразил о. Василий Зеньковский - автор двухтомного труда по истории русской философии: “... По поводу этого весьма сомнительного “комплимента” Шестову надо сказать, что, за вычетом нескольких мотивов, творчество Шестова уходит совсем в сторону от “экзистенциализма” (в обеих его формах - атеистического и религиозного). По существу же Шестов является религиозным мыслителем, он вовсе не антропоцентричен, а теоцентричен... ”.

• Специальность ВАК РФ09.00.03
• Количество страниц 204

ГЛАВА I. СОЦИАЛЬНЫЕ И ИДЕЙНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ФИЛОСОФСКОГО

ИРРАЦИОНАЛИЗМА ЛЬВА ШЕСТОВА

§ I. Социально-исторические условия становления мировоззрения Шестова

§ 2. Идейно-теоретические истоки формирования иррационалистической концепции Шестова

ГЛАВА П. ФИЛОСОФСКИЙ ИРРАЦИОНАЛИЗМ КАК МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ

ОСНОВА УЧЕНИЯ ШЕСТОВА.

§ I. Критика рационалистической традиции и антисциентизм Шестова

§ 2. Иррационалистическая трактовка Шестовым структуры бытия и природы познания

§ 3. Этический солипсизм и мистификация человеческой свободы в философии Шестова

Рекомендованный список диссертаций по специальности «История философии», 09.00.03 шифр ВАК

• Эволюция концепции свободы воли в религиозно-экзистенциальной философии Льва Шестова 2002 год, кандидат философских наук Пименов, Виталий Юрьевич

• Проблема богоискательства Л.И. Шестова в контексте западной философии 2009 год, кандидат философских наук Ширманов, Ярослав Игоревич

• Философия Льва Шестова в контексте европейской религиозно-философской традиции 2006 год, доктор философских наук Курабцев, Василий Леонидович

• Рациональное и иррациональное "Я" в философии Л.И. Шестова 2003 год, кандидат философских наук Механикова, Елена Анатольевна

• Философия Льва Шестова: соотношение традиционализма и антитрадиционализма: Опыт структурно-исторического анализа 1999 год, кандидат философских наук Поляков, Сергей Анатольевич

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Критика философского иррационализма Льва Шестова»

Основным содержанием современной эпохи является противоборство двух социальных систем капитализма и социализма, особенно остро проявляющееся в области идеологии. "Претерпев в 60-70 годы ряд крупных поражений на мировой арене, - отмечалось на июньском Пленуме ЦК КПСС 1983 г., - империализм, превде всего американский, предпринимает все более массированные, беспрецендентные по своему размаху атаки на наш общественный строй, марксистско-ленинскую идеологию, стремится отравить советских людей. .Идет напряженная, поистине глотбальная борьба двух идеологий.

В острой идеологической борьбе буржуазные теоретики антикоммунизма используют все средства и методы, стараясь подорвать доверие людей к социалистическому образу жизни, коммунистической морали, к марксистскому мировоззрению. Вот почему перед советскими философами стоит важнейшая задача - всемерно укреплять завоевания нашей теоретической мысли", ярче раскрывать подлинный гуманизм нашей коллективистской морали, вести неотступный бой против бездуховности, эгоизма, против любых 2 попыток протащить в нашу среду чужие взгляды и нравы.

Актуальность этой задачи возрастает в связи с тем, что буржуазные идеологи прибегают не только к фальсификации основополагающих идей марксистско-ленинского мировоззрения, они хотят привить народам, ставшим на цуть социализма, идеалы и Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС. 14-15 июня 1983 г. М., Политиздат, 1983, с.29.

2 Там же, с.58. принципы, основанные на разного рода реакционных фидеистических и иррационалистических учениях. Буржуазные теоретики пытаются подорвать основы социалистического строя, посеять недоверие среди людей к социализму и его духовным ценностям.

В борьбе против материалистического мировоззрения буржуазные идеологи нередко обращаются к учениям русских религиозных мыслителей, доказывая, что идеи марксизма чужды "русской душе", глубоко религиозной по своей сути, что они искусственно "навязаны" русскому народа и не имеют объективных предпосылок для своей реализации.

Вывод о том, что большевики, не считаясь с объективными условиями и традициями России, воспользовались "темнотой" широких народных масс и "обманули" их, навязав им строй, мораль и идеологию, несовместимые с их психологией и стремлениями, широко распространяется через средства массовой информации.

Поэтому советским философам необходимо разоблачать мифы о "религиозности русской души"; вскрывать реальные основания распространения мистицизма в русской идеалистической философии, отражающей, как считают на Западе, истинный дух русского общества на рубеже XIX - XX веков; подвергать аргументированной критике религиозно-идеалистические учения, игравшие известную роль в духовной жизни России на рубеже веков и гальванизируемые сегодня буржуазной пропагандой в целях борьбы с марксистско-ленинскими идеями. Эта задача сегодня столь же актуальна, как и в предццущие годы. "Марксистские историки философии, - подчеркивал академик М.Т.Иовчук, - должны в ближайшие годы дать фундаментальные критические исследования российского идеализма, особенно тех его течений, которые ныне Т гальванизируются за рубежом идеологами антикоммунизма".

Учение одного из видных русских философов-идеалистов Льва Шестова уже не одно десятилетие - предмет повышенного внимания со стороны теоретиков антикоммунизма, которые используют идеи русского иррационалиста в своих доктринах, объективно направленных против диалектического и исторического материализма, коммунистической морали.

В наши дни, когда экзистенциалистская философия является одним из философско-мировоззренческих оснований западной культуры, еле,дует критически осмыслить прежде всего истоки экзистенциализма, связанные с философской деятельностью Шестова, сыгравшего значительную роль в развитии и распространении экзистенциалистских идей на Западе. "Большую роль в распространении идей экзистенциализма, в первую очередь религиозного, писал советский исследователь В.Н.Кузнецов, - сыграли эмигрио ровавшие во Францию русские философы Н.Бердяев и Л.Шестов". Советский критик В.Ерофеев отмечал, что ".вызов разуму", действительно определил смысл влияния Шестова на западную о мысль XX века, и прежде всего на экзистенциализм".

О том, насколько значителен интерес к философскому творчеству Шестова на Западе, говорит тот факт, что во Франции, например, во второй половине 60-х годов были переизданы все

См. Иовчук М.Т. Ленинизм и философские традиции в послеоктябрьскую эпоху. Философские науки. М., Высшая школа, 1967, № 5, с.46. р

Кузнецов В.Н. Французская буржуазная философия XX .в. М., Высшая школа, 1970, с.228.

3 Ерофеев В. Остается одно: произвол. См. Вопросы литературы, М., Известия, 1975, № 10, с.156. основные произведения мыслителя, сейчас выходит в свет полное собрание его сочинений, в 1983 году была впервые издана его переписка. Произведения Шестова издавались и издаются не только во Франции, но и в США, Канаде, ФРГ, Японии, Италии, Испании, Дании, Аргентине на языках этих стран. Радиостанция "Голос Америки", известная своей антикоммунистической направленностью, организовала в 1983 году цикл передач, посвященных жизни и философско-критической деятельности Льва Шестова. Все это свидетельствует о том, что учение русского мыслителя на Западе пытаются возродить и приспособить для идейной борьбы с марксизмом. Но не только "светские" идеологи капитализма стремятся использовать иррационалистические идеи Шестова и поставить их на службу антикоммунизма. Едва ли не большее внимание на учение Шестова обращают церковники, которые считают его философию истинным выражением религиозной сущности "русской души", стремящейся не к революциям, а к поискам бога и созданию своей религии. И, хотя учение Шестова не может удовлетворить требованиям традиционных вероучений, тем не менее его фидеистические и антирационалистические идеи получили широкое распространение в философско-религиозных кругах. Известный религиозный деятель и буржуазный историк философии В.Зеньковский писал: "О Шестове нельзя сказать, что он создал систему - но он сделал больше: он создал прочную базу для системы (религиозной философии)".* И далее: "Незабываемая заслуга Шестова заключается потому в его антисекуляризме, в его пламенной пропоо веди религиозной философии, построенной на вере и Откровении". Зеньковский В.В. История русской философии. Париж, УМКА-ПРЕСС, 1950, т.2, с.228.

2 Там же, с.230

Апологетами религиозных идей Шестова являются Б.Мартин, который перевел на английский язык все основные произведения мыслителя, снабдив их тенденциозным комментарием; Д.Вернхам, раскрывший в своей книге -ЬЬтк^п сущность философско-религиозных разногласий между Шестовым и Бердяевым; и особенно русские философы-идеалисты, оказавшие значительное влияние на буржуазную культуру не только в России, но и за ее пределами: Н.Бердяев, С.Булгаков, Н.Лосский, Б.Грифцов, Иванов-Разумник и др.

Актуальность исследования философско-религиозного учения Шестова и прежде всего его методологической основы - философского иррационализма-обуславливается и рядом других причин.

Учение Шестова стало отражением кризиса духовной жизни определенной части русской буржуазной интеллигенции. Оно как бы предвосхитило дальнейшую эволюцию буржуазного сознания от рационализма к иррационализму и фидеизму в условиях деформированного, уродливого, раздираемого противоречиями общественного развития России, вступившей в эпоху империализма. Несмотря на существенное различие в условиях формирования капитализма,в России и на Западе, сохранялась определенная общность основных признаков и социальных последствий, помогающая выводить общие закономерности, делать сравнения. Так, одним из последствий развития капитализма в России, как и на Западе, явился кризис духовной культуры и как следствие его - распад буржуазного сознания, приведший к появлению и широкому распространению иррационалистического мировоззрения, иррационалистических учений Кьеркегора и Ницше, Шестова и Бердяева. Не случайно поэтому и в настоящее время иррационалистические учения достаточно популярны в буржуазном обществе.

Таким образом иррационализм в русской философии явился естественным следствием социального развития в период качественных изменений в общественной жизни страны, следствием разрушения духовных ценностей дворянско-помещичьего сознания. Определенная часть русской интеллигенции, не сумев приспособиться к новым историческим условиям, не видя перспективы социального прогресса, отказавшись от старых нереализованных идеалов свободы, равенства, справедливости и не приняв новые ценности буржуазной морали, "трансцендировала" в иррационализм, богоискательство и богостроительство, чему способствовала сама деспотия и реакция царизма. Поэтому нет никаких оснований искать причину возникновения иррационализма в "религиозной сущности русской души", как это пытаются представить на Западе, хотя, конечно, и религиозная традиция в России оказала известное влияние на учения иррационалистов.

Сам процесс зарождения и развития философского учения Шестова представляет известный научный интерес в свете исследований проблемы возникновения и распространения иррационализма в России, проблемы весьма актуальной для истории русской философии.

Представляется актуальным и исследование теоретических источников иррационализма Шестова, особенно тех из них, которые связаны с именами Л.Н.Толстого и Ф.М.Достоевского. Тенденциозная интерпретация Шестовым произведений этих мыслителей во многом определяет отношение к ним западного читателя, поэтому необходим марксистский анализ подобных интерпретаций.

В идеалистической русской философии учение Шестова в известном смысле стоит особняком. Оно как бы подытоживает все иррационалистические тенденции и искания русских идеалистов. Учение Шестова это по-своег^ последовательная и при всей своей идейной противоречивости сохраняющая мировоззренческую цельность доктрина, что было отмечено В.Ф.Асмусом, который писал: ".нельзя не заметить, что в книгах и эссе Шестова выражено некоторое, если не логически слаженное, то во всяком случае верное себе и в самой своей противоречивости по-своему цельное мировоззрение".^ Шестов довел до "логического" завершения основные иррационалистические посылки, что привело его к самому крайнему иррационализму, выразившемуся в отрицании мыслителем не только рационализма в философии и науке, но и самого рассудка, его полезности для человека. Учение Шестова показывает, к чему может и должен привести последовательно утверждаемый иррационализм. Вот почему критический анализ философского иррационализма Шестова дает возможность вскрыть тенденции развития иррационализма в современной буржуазной философии, что актуально как в историко-философском аспекте, так и в плане истории буржуазной культуры в целом.

Вместе с тем, следует отметить, что в отечественной философской литературе все еще нет всестороннего анализа философского наследия Шестова, его основательной критики. Многочисленные ссылки на учение Шестова приводятся лишь в связи с решением частных задач. В имеющихся диссертациях затрагиваются лишь отдельные, пусть и важные стороны мировоззрения русского I

См. Асмус В.Ф. Лев Шестов М., Высшая школа, М, 1972.

Философские науки. иррационалиста. Однако почти все исследователи, изучающие проблемы буржуазной этики, иррационализма, антисциентизма, а также связи русской философии с современными буржуазными и религиозными течениями, в той или иной степени ссылаются на философию Льва Шестова.

Поэтому в данной работе предпринята попытка критически проанализировать методологическую основу учения Шестова - философский иррационализм, его истоки и основные положения,эволюцию и способ его выражения в религиозно-экзистенциальной доктрине мыслителя. Тем более, что эта проблема еще не разрабатывалась специально в отечественной и зарубежной литературе.

Вместе с тем нельзя не отметить, что предлагаемое исследование базируется на выводах, сделанных в трудах советских и зарубежных философов-марксистов. Все то, что было написано о Шестове ранее, дает нем серьезные основания для решения проблем, поставленных в диссертации. Вот почему следует кратко осветить те основные работы, которые были использованы в процессе настоящего исследования.

В этой связи необходимо выделить монографию В.А.Кувакина "Религиозная философия в России",^ в которой автор, наряду с идеями других представителей русской религиозной мысли, рассматривает и подвергает критическому анализу основные положения философско-религиозного учения Шестова. В монографии исследуются некоторые важнейшие положения шестовской онтологии и гносеологии, касающиеся фидеистических и богоискательских идей иррационалиста. В.А.Кувакин предпринял также попытку 1$80КШ Религиозная философия в России. М., Мысль, проследить истоки и эволюцию религиозных взглядов Шестова.

Значительный интерес представляет монография А.И.Новикова "Нигилизм и нигилисты"В ней автор исследует, наряду с другими вопросами, истоки и основные положения критики Шестовым рационализма и морали. Шестов в данной работе выступает воинствующим скептиком-нигилистом, что и соответствует его действительной позиции в отношении духовных ценностей человечества.

В монографии В.П.Шкоринова "Этический иррационализм в России" ^ высказывается ряд ценных идей, касающихся социально-исторических и идейно-теоретических оснований этического иррационализма в России, а также этической концепции Льва Шестова, его отношения к общественной морали, что было использовано в диссертации.

Несомненно полезной для исследования философии Шестова представляется большая статья В.Ерофеева "Остается одно: произвол", в которой исследователь стремится проследить основные этапы формирования мировоззрения Шестова и дать критическую оценку его основным идеям.

Определенный интерес представляет статья Н.В.Носовича "Фио лософские взгляды Льва Шестова", где сделана попытка в тезисной форме изложить основные философские идеи Шестова и дать им марксистскую оценку.

Новиков А.И. Нигилизм и нигилисты. Л., Лениздат, 1972. о

Шкоринов В.П. Этический иррационализм в России. Ростов-на-Дону, изд. Ростовского университета, 1973.

Носович Н.В. Философские взглдцы Льва Шестова. См.: Уч. зап.кафедр, общ.наук вузов Ленинграда. Философия, вып.ХУ, ЛГУ, 1974.

Несколько интересных работ освещают отдельные стороны фи-лософско-критической деятельности Шестова. Так, в статье "Лев Шестов и Кьеркегор" проведен сравнительный анализ идей Шестова и Кьеркегора, определена степень их идейной близости. Эта же проблема рассмотрена в книге П.П.Гайденко "Трагедия эстетиз

Т 2 ма". В статье "Достоевский и экзистенциализм" А.Н.Латынина не только вскрывает порочность шестовской интерпретации произведений и идей Достоевского, но и анализирует также причины такой интерпретации и реальные для нее основания.

Следует также обратить внимание на работу Р.Фльора " Lew q ptcMvosEc^"^n 3 в которой польский философ выясняет родство шестовской религиозной доктрины с философией православия, показывая их идейную близость по ряду вопросов. В статьях болгарского ученого Л.Христова "Ирационалистическата концепция за човека и личността в трактовката на эсхатологи-ческия екзистенциализъм"^ и "Превъплъщенията на абсурда или к абсурдът на превъплещенията" показана близость идей Шестова и Бердяева современному экзистенциализму, критикуется с марксистских позиций решение Шестовым проблем свободы и необходимости. Гайденко П.П. Трагедия эстетизма. М., Искусство, 1970. р

Латынина А.Н. Достоевский и экзистенциализм. См. в кн. Достоевский художник и мыслитель. М., Художественная литература, 1972.

3 См. tzbwiek < $vVi 2. См. Научны трудове. /Серия философия/, jW6, София, 1975. 5

См. Философска мисъл. Кн.10, год ХХХШ. София, 1977, ме-сечно списание. otopogiao/. iQiу - W"as za vsqt

В буржуазной философской литературе также имеется ряд работ, посвященных философии Щестова, но они,как правило,носят не критический, а скорее апологетический характер. Вше упоминалась книга Д.Вернхама " üwo hu^utn Um^S »,1 в которой канадский исследователь,- явно симпатизируя Шестову, стремится вскрыть сущность разногласий и идейной близости Шестова и Бердяева. Апологетическую позицию в отношении Шестова занимает и американский религиозный философ Б.Мартин, что особенно ярко проявилось в его тенденциозной подборке, снабженной комментарием " fl Sbt^tov fintoíogy «Z

Особого внимания заслуживают статьи и эссе, написанные русскими философами и литераторами, поддерживавшими с Шестовым дружеские отношения. К таким работам относятся статьи Н.Бердяq ева "Трагедия и обцценность", а также "Основная идея философии Льва Шестова", являющаяся введением к посмертно изданной книге Шестова "Умозрение и Откровение".^ В целом эти работы носят апологетический характер, привлекая к философскому творчеству Шестова интерес читателей, хотя Бердяев и высказывает несогласие с Шестовым по целому ряду проблем, в частности, по проблеме роли познания и морали в жизни человека. Подобную же позицию по отношению к Шестову занимает и С.Булгаков в работе

I wbínñüm J- ^ $ Fwo P>u$5icfh -thinfajs . Лг)

1 f^SeZT^y te, S"Hsiov- Zl^svLj ojéenlo

2 fy^l^v^ntotú^ - JHhen^, 0l"ll°

3 Бердяев H. spectíe X?LetnÜQÍi9 С.Петербург, изд, М.В.Лирожкова, 1907. Шестов JI. Умозрение и Откровение. УМКА-ПРЕСС. Париж, 1964.

Некоторые черты религиозного мировоззрения Л.И.Шестова", напечатанной в журнале "Современные записки".^

Следует отметить также книги русских философов-идеалиср тов Б.Грифцова "Три мыслителя" и Иванова-Разумника "О смысле 3 жизни, в которых авторы, исходя из своих философских концепций, стремятся привлечь Шестова в единомышленники, сообщая при этом некоторые заслуживающие внимание факты и идеи.

Известный религиозный деятель В.Зеньковский делает попытку оценить "вклад" Шестова в русскую философию, определить его место и заслуги перед религией. В книге Зеньковского "История русской философии" философии Шестова посвящен раздел.

В диссертационных исследованиях К.К.Чикобавы "Критика религиозно-экзистенциальной философии Льва Шестова" /1975/; А.И. Черных "Экзистенциальная философия Льва Шестова" /1976/; В.В. Куликова "Философская антропология Н.Бердяева и Л.Шестова" /1978/ и Ю.А.Бахныкина "Критика религиозной философии Льва Шестова" /1980/ вскрываются социальные и идейные предпосылки философии Шестова; показана ее связь с современными буржуазными философскими течениями; определена сущность этических идей мыслителя, проблем истины, веры, бога, человека, философии и научного познания в мировоззрении Шестова.

В^виду того, что многие проблемы, связанные с критикой философско-религиозной доктрины Шестова, достаточно освещены в марксистской литературе, основная цель нашего диссертационного исследования-показать методологическую основу учения Шестова Современные записки. Париж, 1939, №68. ^ Грифцов Б. Три мыслителя. М., изд. В.М.Саблин, 1911. ^ Иванов-Разумник. 0 смысле жизни. С-Петербург, Спб., изд-2, философский иррационализм), его социально-исторические и идейно-теоретические истоки, его генезис и основные принципы, а также несостоятельность и бесперспективность.

Эта цель обусловливает постановку и решение комплекса задач, среди которых нужно выделить следующие. Во-первых, необходимо вскрыть социальные и идейные корни философского иррационализма как методологического базиса учения Шестова., Эта задача предусматривает обнаружение объективных и субъективных факторов, повлиявших на формирование иррационалистических тенденций в русской идеалистической философии в целом и в мировоззрении Шестова в частности.

Во-вторых, надо отметить, что скептицизм и нигилизм Шестова по отношению к научному и социальному прогрессу, морали и рациональному познанию в конечном счете обусловили основные положения философии Шестова, принципы его философского иррационализма.

В-третьих, учитывая, что принципы философского иррационализма наиболее ярко обнаруживаются в сфере онтологических и гносеологических проблем, необходимо проанализировать онтологическую и гносеологическую концепции Шестова.

В-четвертых, философский иррационализм явился основанием этической доктрины мыслителя, определил ее направленность и основные идеи,в силу чего представляется актуальным анализ философского иррационализма Шестова в свете его этического учения.

В-пятых, следует раскрыть несостоятельность философского иррационализма, как методологии философского учения, обусловившей реакционный и антигуманный характер религиозно-экзистенциальной доктрины Льва Шестова.

Новизна данного диссертационного исследования заключается в том, что еще ни в одном отечественном или зарубежном исследовании не подвергалась специальному критическому анализу методологическая основа учения Шестова - философский иррационализм, во всех его проявлениях. А именно под таким углом зрения и решаются вышеперечисленные задачи.

Методологической основой диссертации являются работы классиков марксизма-ленинизма, материалы и документы КПСС, а также фундаментальные труды философов-марксистов, в которых разработаны принципы диалектического и исторического материализма, принципы критики буржуазной философии. Основными принципами и методами исследования являются конкретно-исторический анализ, классовый подход, восхождение от абстрактного к конкретному, единства логического и исторического и т.д.

Диссертация написана на основе изучения работ Шестова, марксистской и немарксистской литературы о нем.

Решение поставленных в исследовании целей и задач позволяет вынести на защиту следующие положения.

Философский иррационализм Шестова возникает и формируется как результат кризиса помещичье-дворянского сознания, вступившего в противоречие с объективным ходом исторического процесса, потерявшего веру в традиционные ценности своего класса и не нашедшего им замены в условиях зарождающегося капитализма.

Становление основных положений философского иррационализма Шестова находится в теснейшей взаимосвязи с ассимиляцией и соответствующей переработкой мыслителем иррационалистических идей, имевшихся в русской и западно-европейской культуре, с тенденциозной интерпретацией философом противоречий рационалистической философии нового времени.

Антирационализм и антисциентизм, нигилизм и скептицизм Шестова в отношении социального и научного прогресса, явился проявлением индивидуалистического протеста против социального детерминизма, ограничивающего свободу выбора человека, подчиняющего его законам общества и природы, сдерживающего его своеволие и произвол.

Философский иррационализм лежит в основании религиозно-экзистенциального учения Шестова, пронизывая все его части и связывая между собой онтологическую, гносеологическую и этическую доктрины, определяя их форму и содержание.

Реакционный и антигуманный характер мировоззрения мыслителя, проповедующего социальный пессимизм и пассивность был обусловлен прежде всего философским иррационализмом, который завел Шестова в интеллектуальный и нравственный тупик, в лагерь реакционнейших мыслителей современности.

Практическая ценность исследования в том, что его результаты могут быть использованы: в лекциях и спецкурсах, связанных с критикой буржуазной философии; в курсе лекций и практических занятий по русской философии; в атеистической пропаганде; в критике антикоммунизма, использующего иррационализм в борьбе против коммунистической идеологии и морали.

Заключение диссертации по теме «История философии», Бурак, Евгений Нестерович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Философский иррационализм как методология философско-религиозного учения Льва Шестова возникает и формируется в условиях, когда Россия, еще не преодолев до конца феодальные устои в области экономики, политики и культуры, вступила на путь развития капитализма. Противоречивость общественного бытия проявилась в кризисе сознания той части русской интеллигенции, которая не сумела приспособиться к новым историческим условиям, не поняла смысла изменений, происшедших в государстве, и не смогла соотнести свои идеалы, порожденные дворянско-поме-щичьим мировоззрением и психологией, с действительностью. С одной стороны, эта часть русской интеллигенции не принимала крепостничества со всеми вытекающими из него последствиями, с другой стороны, она не могла принять и произвола царизма,уродливо проявившегося в условиях развития капитализма. Это породило социальный пессимизм и и скептицизм в отношении будущего, социального прогресса как такового.

Поскольку же социальный прогресс непосредственно связан с научно-технической революцией, с рациональным освоением человеком природы, то этот пессимизм и скептицизм был перенесен на рационализм в целом. Гуманизация общества, по мнению этой части интеллигенции, наталкивалась на серьезное препятствие со стороны рационалистической морали, рационалистического социального устройства и рационалистической науки, декретирующей зависимость человеческой жизни от необходимости социального развития, от неумолимых законов и закономерностей природы.

В этих условиях создается благоприятная почва для возникновения и широкого распространения в среде интеллигенции иррационалистических идей.

Социально-исторические условия, отразившиеся в психологии и определившие ценностные ориентации Шестова, сыграли решающую роль в формировании его иррационалистического мировоззрения, в его отношении к духовным ценностям человечества и,прежде всего, к произведениям художественной литературы и философии. Это определило тенденциозность мыслителя в его понимании постановки и решения ряда проблем представителями мировой мысли. Шестов сквозь призму иррационалистического мироощущения воспринял и в таком виде ассимилировал идеи целого ряда философов и писателей, что позволило ему сформулировать основные положения своего учения и выработать его методологию. Так, в мировоззрении Шестова причудливо переплелись трансформированные через иррационалистическое восприятие мыслителя идеи Шекспира, Толстого, Достоевского, Чехова, Ибсена, Спинозы, Канта, Ницше, Шопенгауэра, Кьеркегора, Соловьева, Бердяева и многих других. Центральной нитью, связывающей воедино самые различные концепции, порой весьма противоречивые, явилась идея борьбы с необходимостью, исключающей, по мнению Шестова, свободу человеческого выбора- произвол в понимании мыслителя. Именно под таким углом зрения Шестов и "обрабатывал" произведения самых различных мыслителей.

Особую роль в учении Шестова играет трансцендентальный идеализм Канта, который был использован мыслителем для обоснования субъективной сущности не только философских категорий, но и вообще нашего знания, а стало быть для обоснования неправомочности науки, рационализма и умозрения в целом. Тенденциозная трактовка кантовских идей легла в основу борьбы Шестова против разума.

Философский иррационализм определил отношение Шестова к результатам человеческого познания, которое было признано мыслителем ложным в своей основе. С этих позиций Шестов начинает свою тяжбу с наукой и гносеологическими доктринами, оправдывающими научное познание. Он использует аргументацию скептиков, борьбу идеализма и материализма, позитивизма и рационализма, рационализма и сенсуализма и т.д. для того, чтобы дискредитировать научное познание и традиционную философию. Нападки Шестова на науку и философию приводят его к необходимости вьщви-нуть им альтернативу: своеобразную иррационалистическую гносеологию. При этом Шестов сознательно выхолащивает рационалистическое содержание из наиболее принятых и распространенных понятий, таких, как познание, необходимость, свобода и т.д. Его иррационалистическая гносеология вообще отрицает понятийное познание, познание общих закономерностей природы и общества. Она сводится к непосредственному внутреннему переживанию, экстатическому состоянию, наконец, к вере в откровения священного писания, приспособленного Шестовым для своих целей. Назначение такого "познания - освободить человека от "химер", порожденных разумом и рационализмом, и прежде всего, "химеры" необходимости. Только освободившись от необходимости, человек обретет свободу и вернется к богу, которого потерял с того момента, как поддался "чарам" разума.

С другой стороны дискредитация науки и рационализма вынуждает Шестова вьщвинуть свою альтернативу и естественно-научной картине мира, то есть создать иррационалистическую онтологию. Если наука не может дать человеку истинного знания об объективном мире, если разум сам формирует ту природу, которую наука изучает, следовательно, в реальном мире нет тех предикатов, которые ему приписывает наука и преяоде всего нет причинной необходимости. А раз так, значит законом мира является бесконечный произвол, а сам мир представляет собой конгломерат единичных, не связанных причинной зависимостью явлений. В этом мире хаоса, мире абсурда, с точки зрения рационализма, есть лишь один божественный смысл: породить и освободить человека, сделать его сотрудником бога, такого же абсурдного, как и все им сотворенное.

Философский иррационализм лежит в основе и этической доктрины Шестова, вытекающей из критики мыслителем общественной морали, рационалистической по существу. Всю этику Шестова пронизывает стремление освободить человека от всяческих норм и условностей, сдерживающих его произвол. Этика Шестова - это призыв к вере человека в несбыточную надежду освобождения от какого-либо долга перед обществом или другими людьми. Развивая свои этические идеи, Шестов исходит из основополагающего для него принципа, что все в мире безусловно свободно, и что человек есть часть этой свободы, высшим проявлением которой является бог. Никто и ничто не может ограничивать эту свободу, и задача человека лишь в том, чтобы, презрев все условности, налагаемые на него общественной моралью, "вырваться" в мир невозможного, абсурда и начать осуществлять свободный выбор, не ограниченный рамками добра и зла.

В этической концепции Шестова, основанной на его онтологических и гносеологических посылках, на его философском иррационализме, ярче всего проявляется антигуманный и реакционный характер его учения. Учения, призывающего к реализации "права" человека на произвол, на собственный каприз в ущерб своей жизни, в ущерб интересам общества. Кроме того, реакционность учения Шестова заключается в его призыве отказаться от попыток изменения порочных общественных отношений не только революционным, но и реформационным путем. В его стазировании и оправдании человеческих страданий, ведущих по его мнению, к освобождению человека от вековых предрассудков, от власти разума.

Настоящее исследование, разумеется, не исчерпало всех проблем, связанных с философским наследием Шестова. Предстоит исследовать, например, связь философии Шестова с иудаизмом, протестантизмом, православием; более глубоко разобраться в его символике; проследить связь учения Шестова с герменевтикой и т.д. Все это позволит основательно разобраться и подвергнуть критике одно из наиболее реакционных буржуазных философских учений.

Список литературы диссертационного исследования кандидат философских наук Бурак, Евгений Нестерович, 1984 год

1. Маркс К. Экономические философские рукописи 1844 г. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., Политиздат, 1956, с.517-642.

2. Маркс К. К критике политической экономии. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.13, с.1-167.

3. Маркс К. Заметки о реформе 1861 г. и пореформенном развитии России. Конец 1881-1882 г. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.19, с.422-441.

4. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. Соч., 2-е изд., т.З, с.7-544.

5. Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.7, с.343-437.

6. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.20, с.5-338.

7. Энгельс Ф. Диалектика природы. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.20, с.343-626.

8. Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.21,с.269-317.

9. Энгельс Ф. Вере Ивановне Засулич. В Женеву. Лондон, 25 апреля 1885 г. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.36.с.259-264.

10. Ленин В.И. Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов. Поли.собр.соч., т.1, с.125-346.

11. Ленин В.И. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве. Полн.собр.соч., т.1, с.347-534.

12. Ленин В.И. Задачи русских социал-демократов. Полн.собр. соч., т.2, с.435-470.13

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.