Церковный раскол и дело патриарха никона. Из «Дела патриарха Никона К чему привела реформа

Другим выдающимся фактом в церковной сфере при Алексее Михайловиче было так называемое "дело патриарха Никона". Под этим названием разумеется обыкновенно распря патриарха с царем в 1658--1666 гг. и лишение Никона патриаршества. Ссора Никона с царем, его удаление с патриаршего престола и суд над Никоном -- сами по себе события крупные, а для историка они получают особый интерес еще и потому, что к личной ссоре и церковному затруднению здесь примешался вопрос об отношениях светской и церковной властей на Руси. Вероятно, в силу таких обстоятельств это дело и вызвало к себе большое внимание в науке и много исследований; очень значительное место делу Никона, например, уделил С. М. Соловьев в XI т. "Истории России". Он относится к Никону далеко не с симпатией и винит его в том, что благодаря особенностям его неприятного характера и неразумному поведению дело приняло такой острый оборот и привело к таким печальным результатам, как низложение и ссылка патриарха. Против взгляда, высказанного Соловьевым, выступил Субботин в своем сочинении "Дело патриарха Никона" (М., 1862). Он группирует в этом деле черты, ведущие к оправданию Никона, и всю вину печального исхода распри царя с патриархом возлагает на бояр, врагов Никона, и на греков, впутавшихся в это дело. Во всех общих трудах по русской истории много найдется страниц о Никоне; мы упомянем здесь труд митрополита Макария ("История Русской церкви", т. XII, СПб., 1883 г.), где вопрос о Никоне рассмотрен по источникам и высказывается отношение к Никону такое же почти, как у Соловьева, и труд Гюббенета "Историческое исследование дела патриарха Никона" (2 т., СПб., 1882 и 1884 гг.), объективно написанное и стремящееся восстановить в строгом порядке немного спутанную связь фактов. Значение всех прежних трудов, однако, пало с появлением капитальных работ проф. Каптерева, названных выше. Из сочинений иностранных нужно упомянуть английского богослова Пальмера, который в своем труде "The Patriarch and the Tzar" (London, 1871--1876 гг.) сделал замечательный свод данных о деле Никона, переведя на английский язык отрывки из трудов русских ученых о Никоне и массу материала, как изданного, так и не изданного еще в России (он пользовался документами московской синодальной библиотеки).

"Великому государю святейшему Никону патриарху... Мишка Пронский с товарищами челом бьют"). И сам Никон величает себя "великим государем", в грамотах пишет свое имя рядом с царским, как писалось имя патриарха Филарета; а в новоизданном Служебнике 1655 г. Никон помещает даже следующие слова: "Да даст же Господь им государям (т.е. царю Алексею Михайловичу и патриарху Никону)... желание сердец их; да возрадуются все, живущие под державою их... яко да под единым государским повелением вси повсюду православнии народы живущи... славити имут истиннаго Бога нашего". Таким образом, Никон свое правление называл державой и свою власть равнял открыто с государевой. По современному выражению, Никон, став патриархом, "возлюбил стоять высоко, ездить широко". Его упрекали, таким образом, в том, что он забылся, возгордился. Он действительно держал себя гордо, как "великий государь", и было основание для этого: Никон достиг того, что правил всем государством в 1654 г., когда царь был на войне, и дума Боярская слушала его, как царя. Политическое влияние Никона возросло до того, что современники готовы были считать его власть даже большей, чем власть царя. Неронов говаривал Никону:

"Какая тебе честь, владыко святый, что всякому ты страшен, и друг другу говорят грозя: знаешь ли кто он, зверь ли лютый --лев или медведь, или волк? Дивлюсь: государевы царевы власти уже не слыхать, от тебя всем страх и твои посланники пуще царских всем страшны; никто с ними не смеет говорить, затверждено у них: знаете ли патриарха?" И сам Никон склонен был считать себя равным царю по власти, если даже не сильнейшим. Раз на соборе (летом 1653 г.) в споре с Нероновым Никон опрометчиво произнес, что присутствие на соборе царя, как это требовал Неронов, не нужно. "Мне и царская помощь не годна и не надобна", -- крикнул он и с полным презрением отозвался об этой помощи.

Но влияние Никона основывалось не на законе и не на обычае, а единственно наличном расположении к Никону царя (будь Никон не патриарх, мы бы назвали его временщиком). Такое положение Никона вместе с его поведением, гордым и самоуверенным, вызвало к нему вражду в придворной среде, в боярах, потерявших благодаря его возвышению часть своего влияния (Милославские и Стрешневы); есть свидетельство (у Мейерберга), что и царская семья была настроена против Никона. При дворе на Никона смотрели, как на непрошеного деспота, держащегося единственно расположением царя. Если отнять это расположение, влияние Никона исчезнет и власть его уменьшится.

Не так, однако, думал сам Никон. Он иначе и не представлял себе патриаршей власти, как в тех размерах, в каких ему удавалось ее осуществлять. По его понятию, власть патриарха чрезвычайно высока, она даже выше верховной власти светской: Никон требовал полного невмешательства светской власти в духовные дела и вместе с тем оставлял за патриархом право на широкое участие и влияние в политических делах; в сфере же церковного управления Никон считал себя единым и полновластным владыкой. С подчиненным ему духовенством он обращался сурово, держал себя гордо и недоступно, словом, был настоящим деспотом в управлении клиром и паствой. Он был очень скор на тяжкие наказания, легко произносил проклятия на провинившихся и вообще не останавливался перед крутыми мерами. По энергии характера и по стремлению к власти Никона охотно сравнивают с папой Григорием VII Гильдебрантом. Однако во время своего управления церковью Никон не истребил тех злоупотреблений и тягостей, которые легли на духовенство при его предшественнике Иосифе и вызывали жалобы; В 1653 г. порядки, удержанные и вновь заведенные Никоном, вызвали любопытное челобитье царю на патриарха. Хотя оно было подано противниками новшеств, однако касается не только реформ Никона, но и его административных привычек и очень обстоятельно рисует Никона как администратора, с несимпатичной стороны. По этому челобитью видно, что против него и в среде духовенства был большой ропот. Про Никона надо вообще заметить, что его любили отдельные лица, но личность его не возбуждала общей симпатии, хотя нравственная его мощь покоряла ему толпу.

До польской войны 1654 г. симпатии юноши царя к Никону не колебались. Уезжая на войну, Алексей Михайлович отдал на попечение Никона и семью, и государство. Влияние Никона, казалось, все росло и росло, хотя царю были известны многие выходки Никона -- и то, как Никон отзывался о царской помощи, что она ему не "надобна", и то, что Никон не жаловал Уложения, называя его "проклятою книгою", исполненной "беззаконий". Но во время войны царь возмужал, много увидел нового, развился и приобрел большую самостоятельность. Этому способствовали самые обстоятельства военной жизни, имевшей влияние на впечатлительную натуру царя, и то, что Алексей Михайлович в походах освободился от московских влияний и однообразной житейской обстановки в Москве; но, изменяясь сам, царь еще не изменял своих прежних отношений к старым друзьям. Он был очень хорош с Никоном, по-прежнему называл его своим другом. Однако между ними стали происходить размолвки. Одна такая размолвка случилась на Страстной неделе в 1656 г. по поводу церковного вопроса (о порядке Богоявленского водоосвящения). Уличая Никона в том, что он слукавил, царь очень рассердился и в споре назвал Никона "мужиком и глупым человеком". Но дружба их все еще продолжалась до июля 1658 г., до всем известного столкновения окольничего Хитрово с князем Мещерским на приеме грузинского царевича Теймураза. В июле 1658 г. последовал внезапный разрыв.

В объяснении причины разрыва Никона с Алексеем Михайловичем исследователи несколько расходятся благодаря неполноте фактических данных об этом событии. Одни (Соловьев, митрополит Макарий) объясняют разрыв возмущением царя, с одной стороны, и резкостями в поведении Никона, с другой; у них дело представляется так, что охлаждение между царем и патриархом происходило постепенно и само по себе, незаметно привело к разрыву. Другие (Субботин, Гюббенет и покойный профессор Дерптского университета П. Е. Медовиков, написавший "Историческое значение царствования Алексея Михайловича". М., 1854 г.) полагают, что к разрыву привели наветы и козни бояр, которым они склонны придавать в деле Никона очень существенное значение. Надо заметить, что С. М. Соловьев также не отрицает участия бояр в этом деле, но их интриги и "шептания", как фактор второстепенный, стоят у него на втором плане.

Поселясь в Воскресенском монастыре (от Москвы верстах в 40 на северо-западе), принадлежавшем Никону лично, он занялся хозяйством и постройками и просил Алексея Михайловича не оставлять его обители государевой милостыней. Царь, со своей стороны, милостиво обращался с Никоном, и отношения между ними не походили на ссору. Царю доносили, что Никон решительно не хотел "быть в патриархах", и царь заботился об избрании нового патриарха на место Никона. В избрании патриарха тогда и заключался весь вопрос: дело обещало уладиться мирно, но скоро начались неудовольствия. Никон узнал, что светские люди разбирают патриаршие бумаги, оставленные в Москве, обиделся на это и написал по этому поводу государю письмо с массой упреков, жалуясь и на то, между прочим, что из Москвы к Никону никому не позволяют ездить. Затем он стал жаловаться, что его не считают патриархом, и очень рассердился на митрополита Питирима за то, что тот решился заменить собой патриарха в известной церемонии -- шествии на осляти (весной 1659). По этому поводу Никон заявил, что он не желает оставаться патриархом "на Москве", но что не сложил с себя патриаршего сана. Выходило так, что Никон, не будучи патриархом Московским, был все же патриархом Русской церкви и считал себя вправе вмешиваться в церковные дела; если бы на Москве избрали нового патриарха, то в Русской церкви настало бы двупатриаршество. В Москве не знали, что делать, и не решались избирать нового пастыря.

Летом 1659 г. Никон неожиданно приехал в Москву, недолготам пробыл, был принят царем с большой честью, но объяснений и примирения между ними не произошло, отношения оставались неопределенными, и дело не распутывалось. Осенью того же 1659 г. Никон, с позволения царя, поехал навестить два других своих монастыря: Иверский (на Валдайском озере) и Крестный (близ Онеги). Только теперь, в долгое отсутствие Никона, решился царь собрать духовный собор, чтобы обдумать положение дел и решить, что делать. В феврале 1660 г. начало свои заседания русское духовенство и по рассмотрении дел определило, что Никон должен быть лишен патриаршества и священства по правилам св. апостолов и соборов, как пастырь, своей волей оставивший паству. Царь, не вполне доверяя правильности приговора, пригласил на собор и греческих иерархов, бывших тогда в Москве. Греки подтвердили правильность соборного приговора и нашли ему новые оправдания в церковных правилах. Но ученый киевлянин Епифаний Славинецкий не согласился с приговором собора и подал царю особое мнение, уличая собор в неверном толковании церковных правил и доказывая, что у Никона нельзя отнять священства, хотя и должно лишить его патриаршества.

Авторитет греков был, таким образом, поколеблен в глазах царя, он медлил приводить в исполнение соборный приговор, тем более что многие члены собора (греки) склонны были оказать Никону снисхождение и просили об этом государя. Итак, попытка распутать дело с помощью собора не удалась, и Москва осталась без патриарха.

Никон же продолжал считать себя патриархом и высказывал, что в Москве новый патриарх должен быть поставлен им самим. Он воротился в Воскресенский монастырь, узнал, конечно, о приговоре собора по поводу его низложения и понял, что теперь ему нелегко возвратить утраченную власть. Удаляясь из Москвы, он рассчитывал, что его будут умолять о возвращении на патриарший престол, но этого не случилось, а собор 1660 г. показал ему окончательно, что в Москву его просить не будут. Что влияние Никона пало совсем, это увидели и другие: сосед Никона по земле, окольничий Боборыкин, вступил с ним в тяжбу, не уступая куска земли когда-то всесильному патриарху. Недовольный тем, что Боборыкину дали суд на патриарха, Никон пишет царю письмо, полное укоризн и тяжелых обвинений. В то же время он не ладит с Питиримом, мало обращавшим внимания на бывшего патриарха, и даже предает его анафеме. Вообще Никон, не ожидавший невыгодного для себя оборота дела, теряет самообладание и слишком волнуется от тех неприятностей и уколов, какие постигают его, как всякого павшего видного деятеля. Но до 1662 г. против Никона не предпринимают ничего решительного, хотя резкие выходки его все больше и больше вооружают против него прежнего его друга царя Алексея.

В 1662 г. приехал в Москву отставленный от своей должности Газский митрополит Паисий Лигарид, очень образованный грек, много скитавшийся по Востоку и приехавший в Москву с целью лучше себя обеспечить. В XVII в. греческое духовенство очень охотно посещало Москву с подобными намерениями. Ловкий дипломат, Паисий скоро успел приобрести в Москве друзей и влияние. Всмотревшись в отношения царя и патриарха, он без труда заметил, что звезда Никона уже померкла, понял, на чью сторону ему должно стать: он стал против Никона, хотя сам приехал в Москву по его милостивому и любезному письму. Сперва, по приезде своем, вступил он в переписку с Никоном, обещал ему награду на небесах за его "неповинныя страдания", но уговаривал вместе с тем Никона смириться перед царем. Но уже с первых дней он советовал царю не медлить с патриархом, требовать от него покорности и низложить его, если не покорится и не "воздержится отдел патриарших". Как ученейшему человеку, Лигариду предложили в Москве от имени боярина Стрешнева (врага Никона) до 30 вопросов о поведении Никона с тем, чтобы Паисий решил, правильно ли поступал патриарх. И Лигарид все вопросы решил не в пользу Никона. Узнав его ответы, Никон около года трудился над возражениями и написал в ответе Лигариду целую книгу страстных и очень метких оправданий.

Очевидно, под влиянием Лигарида царь Алексей Михайлович в конце 1662 г. решился созвать второй собор о Никоне. Он велел архиепископу Рязанскому Иллариону составить для собора как бы обвинительный акт -- "всякие вины" Никона собрать -- и приказал звать на собор восточных патриархов.

Никон, подавленный отношением царя к нему, и раньше искал мира, посылая к царю письма и прося его перемениться к нему "Господа ради"; теперь же он решил тайком приехать в Москву и приехал ночью (на Рождество 1662 г.), чтобы примириться с государем и предотвратить собор, но той же ночью уехал обратно, извещенный, вероятно, своими московскими друзьями, что его попытка будет напрасной. Видя, что примирение невозможно, Никон снова переменил поведение. Летом 1663 г. он произнес на упомянутого Боборыкина (Дело с которым у него продолжалось) такую двумысленную анафему, что Боборыкин мог ее применить к самому царю с царским семейством, что он и сделал, не преминув донести в Москву. Царь чрезвычайно огорчился этим событием и тем, что на следствии по этому делу Никон вел себя очень заносчиво и наговорил много непристойных речей на царя. Об этом, впрочем, постарались сами следователи, выводя патриарха из себя своими вопросами и своим недоверием к нему. Если царь Алексей Михайлович сохранил еще какое-нибудь расположение к Никону, то после этого случая оно должно было исчезнуть вовсе.

Восточные патриархи, приглашение которым было послано в декабре 1662 г., прислали свои ответы только в мае 1664 г. Сами они не поехали в Москву, но очень обстоятельно ответили царю нате вопросы, какие царь послал им о деле Никона одновременно со своим приглашением. Они осудили поведение Никона и признали, что патриарха может судить и поместный (русский) собор, почему присутствие их в Москве представлялось им излишним. Но царь Алексей Михайлович непременно желал, чтобы в Москву приехали сами патриархи, и отправил им вторичное приглашение. Очень понятно это желание царя разобрать дело Никона с помощью высших авторитетов церкви; он хотел, чтобы в будущем уже не оставалось места сомнениям и не было возможности для Никона протестовать против собора.

Но Никон не желал собора, понимая, что собор обратится против него, он показывал вид, что собор для него не страшен, но в то же время сделал открыто и гласно первый шаг к примирению, чтобы этим уничтожить надобность собора; он решился с помощью, и может быть по мысли, некоторых своих друзей (боярина Н. И. Зюзина) приехать в Москву патриархом, так, как когда-то уехал из нее. Ночью на 1 декабря 1664 г. он неожиданно явился на утреню в Успенский собор, принял участие в богослужении как патриарх и послал известить государя о своем приходе, говоря: "Сшел я с престола никем не гоним, теперь пришел на престол никем незванный". Однако государь, посоветовавшись с духовенством и боярами; собранными тотчас же во дворец, не пошел к Никону и приказал ему уехать из Москвы. Еще до рассвета уехал Никон, отрясая прах от ног своих, понимая окончательно свое падение. Дело о приезде его было расследовано, и Зюзин поплатился ссылкой. Никону приходилось ожидать патриаршего суда над собой. В 1665 г. он тайком отправил патриархам послание, оправдывая в нем свое поведение, чтобы патриархи могли правильнее судить о его деле; но это послание было перехвачено и на суде служило веской уликой против Никона, потому что было резко написано.

Только осенью 1666 г. приехали в Москву патриархи Александрийский Паисий и Антиохийский Макарий (Константинопольский и Иерусалимский сами не приехали, но прислали свое согласие на приезд двух первых и на суд над Никоном). В ноябре 1666 г. начался собор, на который был вызван и Никон. Он держал себя как обиженный, но признал собор правильным; оправдывался он гордо и заносчиво, но повиновался собору. Обвинял его сам царь, со слезами перечисляя "обиды" Никона. В декабре постановили приговор Никону, сняли с него патриаршество и священство и отправили в ссылку в Ферапонтов Белозерский монастырь. Так окончилось "дело патриарха Никона". Неспокойно выслушал Никон свой приговор; он стал жестоко бранить греческое духовенство, называя греков "бродягами". "Ходите всюду за милостынею", -- говорил он им и с иронией советовал поделить между собой золото и жемчуги с его патриаршего клобука и панагии. Ирония Никона многим была тогда близка и понятна. Греки действительно "всюду ходили за милостынею"; потрудшись над осуждением Никона в угоду могущественнейшему монарху и радуясь совершению правосудия, не забывали они при этом высказывать надежду, что теперь не оскудеет к ним милость царская. В видах этой милости они и до собора и на соборе 1666 г. старались возвеличить царскую власть и утвердить ее авторитет даже в делах церкви, ставя в вину Никону его стремление к самостоятельности в сфере церковной. Никон, заносчивый, непоследовательный и много погрешивший, -- симпатичнее для нас в своем падении, чем греки с своими заботами о царской милости.

Собор единогласно осудил Никона, но когда стали формулировать приговор над ним, то произошло на соборе крупное разногласие по вопросу об отношениях властей, светской и духовной. В приговоре, редактированном греками, слишком явно и резко проводились тенденции в пользу первой: греки ставили светскую власть авторитетом в делах церкви и веры, и против этого восстали некоторые русские иерархи (как раз бывшие враги Никона), за что они и подверглись церковному наказанию. Таким образом, вопрос об отношении властей принципиально был поднят на соборе 1666--1667 гг. и был решен собором не в пользу церковной власти.

Этот вопрос необходимо должен был возбудиться на этом соборе: он был весьма существенным в деле Никона и проглядывал гораздо раньше собора 1666 г. Никон боролся и пал не только из-за личной ссоры, но из-за принципа, который проводил. Во всех речах и посланиях Никона прямо высказывается этот принцип, и его чувствовал сам царь Алексей Михайлович, когда (в 1662 г. в вопросах Стрешнева Лигариду и в 1664 г. в вопросах патриархам) ставил вопросы о пространстве власти царской и архипастырской. Никон крепко отстаивал то положение, что церковное управление должно быть свободно от всякого вмешательства светской власти, а церковная власть должна иметь влияние в политических делах. Это воззрение рождалось в Никоне из высокого представления о церкви как о руководительнице высших интересов общества; представители церкви, по мысли Никона, тем самым должны стоять выше прочих властей. Но такие взгляды ставили Никона в полный разлад с действительностью: в его время, как он думал, государство возобладало над церковью, и необходимо было возвратить церкви ее должное положение, к этому и шла его деятельность (см.: Иконников "Опыт исследования о культурном значении Византии в Русской Истории", Киев, 1869г.). По этому самому распря Никона с царем не была только личной ссорой друзей, но вышла за ее пределы; в этой распре царь и патриарх являлись представителями двух противоположных начал. Никон потому и пал, что историческое течение нашей жизни не давало места его мечтам, и осуществлял он их, будучи патриархом, лишь постольку, поскольку ему это позволяло расположение царя. В нашей истории церковь никогда не подавляла и не становилась выше государства, и представители ее и сам митрополит Филипп Колычев (которого так чтил Никон) пользовались только нравственной силой. А теперь, в 1666--1667 гг., собор православных иерархов сознательно поставил государство выше церкви.

Другим выдающимся фактом в церковной сфере при Алексее Михайловиче было так называемое «дело патриарха Никона». Под этим названием разумеется обыкновенно распря патриарха с царем в 1658-1666 гг. и лишение Никона патриаршества. Ссора Никона с царем, его удаление с патриаршего престола и суд над Никоном - сами по себе события крупные, а для историка они получают особый интерес еще и потому, что к личной ссоре и церковному затруднению здесь примешался вопрос об отношениях светской и церковной властей на Руси. Вероятно, в силу таких обстоятельств это дело и вызвало к себе большое внимание в науке и много исследований; очень значительное место делу Никона, например, уделил С. М. Соловьев в XI т. «Истории России». Он относится к Никону далеко не с симпатией и винит его в том, что благодаря особенностям его неприятного характера и неразумному поведению дело приняло такой острый оборот и привело к таким печальным результатам, как низложение и ссылка патриарха. Против взгляда, высказанного Соловьевым, выступил Субботин в своем сочинении «Дело патриарха Никона» (М., 1862). Он группирует в этом деле черты, ведущие к оправданию Никона, и всю вину печального исхода распри царя с патриархом возлагает на бояр, врагов Никона, и на греков, впутавшихся в это дело. Во всех общих трудах по русской истории много найдется страниц о Никоне; мы упомянем здесь труд митрополита Макария («История Русской церкви», т. XII, СПб., 1883 г.), где вопрос о Никоне рассмотрен по источникам и высказывается отношение к Никону такое же почти, как у Соловьева, и труд Гюббенета «Историческое исследование дела патриарха Никона» (2 т., СПб., 1882 и 1884 гг.), объективно написанное и стремящееся восстановить в строгом порядке немного спутанную связь фактов. Значение всех прежних трудов, однако, пало с появлением капитальных работ проф. Каптерева, названных выше. Из сочинений иностранных нужно упомянуть английского богослова Пальмера, который в своем труде «The Patriarch and the Tzar» (London, 1871-1876 гг.) сделал замечательный свод данных о деле Никона, переведя на английский язык отрывки из трудов русских ученых о Никоне и массу материала, как изданного, так и не изданного еще в России (он пользовался документами московской синодальной библиотеки).

Обстоятельства оставления Никоном патриаршего престола и низложения Никона мы изложим кратко ввиду того, что все дело Никона слагается из массы мелочных фактов, подробный отчет о которых занял бы слишком много места. Мы уже видели, как Никон достиг патриаршества. Нужно заметить, что он был почти на 25 лет старше Алексея Михайловича; эта разница лет облегчала ему влияние на царя. Это не была дружба сверстников, а влияние очень умного, деятельного и замечательно красноречивого человека почтенных лет на мягкую впечатлительную душу юного царя. С одной стороны была любовь и глубокое уважение мальчика, с другой - желание руководить этим мальчиком. Энергичная, но черствая натура Никона не могла отвечать царю на его идеальную симпатию таким же чувством. Никон был практик, Алексей Михайлович - идеалист. Когда Никон стал патриархом с условием, что царь не будет вмешиваться в церковные дела, значение Никона было очень велико; мало-помалу он становится в центре не только церковного, но и государственного управления. Царь и другие по примеру царя стали звать Никона не «великим господином», как обыкновенно величали патриарха, а «великим государем», каковым титулом пользовался только патриарх Филарет как отец государя. Никон стоял очень близко ко двору, чаще прежних патриархов участвовал в царских трапезах, и сам царь часто бывал у него. Бояре в деловых сношениях с патриархом называли себя перед ним, как перед царем, полуименем (например, в грамоте: «Великому государю святейшему Никону патриарху… Мишка Пронский с товарищами челом бьют»). И сам Никон величает себя «великим государем», в грамотах пишет свое имя рядом с царским, как писалось имя патриарха Филарета; а в новоизданном Служебнике 1655 г. Никон помещает даже следующие слова: «Да даст же Господь им государям (т. е. царю Алексею Михайловичу и патриарху Никону)… желание сердец их; да возрадуются все, живущие под державою их… яко да под единым государским повелением вси повсюду православнии народы живущи… славити имут истиннаго Бога нашего». Таким образом, Никон свое правление называл державой и свою власть равнял открыто с государевой. По современному выражению, Никон, став патриархом, «возлюбил стоять высоко, ездить широко». Его упрекали, таким образом, в том, что он забылся, возгордился. Он действительно держал себя гордо, как «великий государь», и было основание для этого: Никон достиг того, что правил всем государством в 1654 г., когда царь был на войне, и дума Боярская слушала его, как царя. Политическое влияние Никона возросло до того, что современники готовы были считать его власть даже большей, чем власть царя. Неронов говаривал Никону: «Какая тебе честь, владыко святый, что всякому ты страшен, и друг другу говорят грозя: знаешь ли кто он, зверь ли лютый - лев или медведь, или волк? Дивлюсь: государевы царевы власти уже не слыхать, от тебя всем страх и твои посланники пуще царских всем страшны; никто с ними не смеет говорить, затверждено у них: знаете ли патриарха?» И сам Никон склонен был считать себя равным царю по власти, если даже не сильнейшим. Раз на соборе (летом 1653 г.) в споре с Нероновым Никон опрометчиво произнес, что присутствие на соборе царя, как это требовал Неронов, не нужно. «Мне и царская помощь не годна и не надобна», – крикнул он и с полным презрением отозвался об этой помощи.

До польской войны 1654 г. симпатии юноши царя к Никону не колебались. Уезжая на войну, Алексей Михайлович отдал на попечение Никона и семью, и государство. Влияние Никона, казалось, все росло и росло, хотя царю были известны многие выходки Никона - и то, как Никон отзывался о царской помощи, что она ему не «надобна», и то, что Никон не жаловал Уложения, называя его «проклятою книгою», исполненной «беззаконий». Но во время войны царь возмужал, много увидел нового, развился и приобрел большую самостоятельность. Этому способствовали самые обстоятельства военной жизни, имевшей влияние на впечатлительную натуру царя, и то, что Алексей Михайлович в походах освободился от московских влияний и однообразной житейской обстановки в Москве; но, изменяясь сам, царь еще не изменял своих прежних отношений к старым друзьям. Он был очень хорош с Никоном, по-прежнему называл его своим другом. Однако между ними стали происходить размолвки. Одна такая размолвка случилась на Страстной неделе в 1656 г. по поводу церковного вопроса (о порядке Богоявленского водоосвящения). Уличая Никона в том, что он слукавил, царь очень рассердился и в споре назвал Никона «мужиком и глупым человеком». Но дружба их все еще продолжалась до июля 1658 г., до всем известного столкновения окольничего Хитрово с князем Мещерским на приеме грузинского царевича Теймураза. В июле 1658 г. последовал внезапный разрыв.

В объяснении причины разрыва Никона с Алексеем Михайловичем исследователи несколько расходятся благодаря неполноте фактических данных об этом событии. Одни (Соловьев, митрополит Макарий) объясняют разрыв возмущением царя, с одной стороны, и резкостями в поведении Никона, с другой; у них дело представляется так, что охлаждение между царем и патриархом происходило постепенно и само по себе, незаметно привело к разрыву. Другие (Субботин, Гюббенет и покойный профессор Дерптского университета П. Е. Медовиков, написавший «Историческое значение царствования Алексея Михайловича». М., 1854 г.) полагают, что к разрыву привели наветы и козни бояр, которым они склонны придавать в деле Никона очень существенное значение. Надо заметить, что С. М. Соловьев также не отрицает участия бояр в этом деле, но их интриги и «шептания», как фактор второстепенный, стоят у него на втором плане.

Когда царь не дал должной, по мнению Никона, расправы над Хитрово, обидевшего патриаршего боярина при въезде Теймураза, и перестал посещать патриаршее служение, Никон уехал в свой Воскресенский монастырь, отказавшись от патриаршества «на Москве» и не дождавшись объяснения с царем. Через несколько дней царь послал двух придворных спросить у патриарха, как понимать его поведение - совсем ли он отказался от патриаршества или нет? Никон отвечал царю очень сдержанно, что он не считает себя патриархом «на Москве», и дал свое благословение на выборы нового патриарха и на передачу патриарших дел во временное заведование Питирима, митрополита Крутицкого. Никон затем просил прощения у Алексея Михайловича за свое удаление, и царь простил его. Поселясь в Воскресенском монастыре (от Москвы верстах в 40 на северо-западе), принадлежавшем Никону лично, он занялся хозяйством и постройками и просил Алексея Михайловича не оставлять его обители государевой милостыней. Царь, со своей стороны, милостиво обращался с Никоном, и отношения между ними не походили на ссору. Царю доносили, что Никон решительно не хотел «быть в патриархах», и царь заботился об избрании нового патриарха на место Никона. В избрании патриарха тогда и заключался весь вопрос: дело обещало уладиться мирно, но скоро начались неудовольствия. Никон узнал, что светские люди разбирают патриаршие бумаги, оставленные в Москве, обиделся на это и написал по этому поводу государю письмо с массой упреков, жалуясь и на то, между прочим, что из Москвы к Никону никому не позволяют ездить. Затем он стал жаловаться, что его не считают патриархом, и очень рассердился на митрополита Питирима за то, что тот решился заменить собой патриарха в известной церемонии - шествии на осляти (весной 1659). По этому поводу Никон заявил, что он не желает оставаться патриархом «на Москве», но что не сложил с себя патриаршего сана. Выходило так, что Никон, не будучи патриархом Московским, был все же патриархом Русской церкви и считал себя вправе вмешиваться в церковные дела; если бы на Москве избрали нового патриарха, то в Русской церкви настало бы двупатриаршество. В Москве не знали, что делать, и не решались избирать нового пастыря.

В 1662 г. приехал в Москву отставленный от своей должности Газский митрополит Паисий Лигарид, очень образованный грек, много скитавшийся по Востоку и приехавший в Москву с целью лучше себя обеспечить. В XVII в. греческое духовенство очень охотно посещало Москву с подобными намерениями. Ловкий дипломат, Паисий скоро успел приобрести в Москве друзей и влияние. Всмотревшись в отношения царя и патриарха, он без труда заметил, что звезда Никона уже померкла, понял, на чью сторону ему должно стать: он стал против Никона, хотя сам приехал в Москву по его милостивому и любезному письму. Сперва, по приезде своем, вступил он в переписку с Никоном, обещал ему награду на небесах за его «неповинныя страдания», но уговаривал вместе с тем Никона смириться перед царем. Но уже с первых дней он советовал царю не медлить с патриархом, требовать от него покорности и низложить его, если не покорится и не «воздержится отдел патриарших». Как ученейшему человеку, Лигариду предложили в Москве от имени боярина Стрешнева (врага Никона) до 30 вопросов о поведении Никона с тем, чтобы Паисий решил, правильно ли поступал патриарх. И Лигарид все вопросы решил не в пользу Никона. Узнав его ответы, Никон около года трудился над возражениями и написал в ответе Лигариду целую книгу страстных и очень метких оправданий.

Очевидно, под влиянием Лигарида царь Алексей Михайлович в конце 1662 г. решился созвать второй собор о Никоне. Он велел архиепископу Рязанскому Иллариону составить для собора как бы обвинительный акт - «всякие вины» Никона собрать - и приказал звать на собор восточных патриархов.

Никон, подавленный отношением царя к нему, и раньше искал мира, посылая к царю письма и прося его перемениться к нему «Господа ради»; теперь же он решил тайком приехать в Москву и приехал ночью (на Рождество 1662 г.), чтобы примириться с государем и предотвратить собор, но той же ночью уехал обратно, извещенный, вероятно, своими московскими друзьями, что его попытка будет напрасной. Видя, что примирение невозможно, Никон снова переменил поведение. Летом 1663 г. он произнес на упомянутого Боборыкина (дело с которым у него продолжалось) такую двумысленную анафему, что Боборыкин мог ее применить к самому царю с царским семейством, что он и сделал, не преминув донести в Москву. Царь чрезвычайно огорчился этим событием и тем, что на следствии по этому делу Никон вел себя очень заносчиво и наговорил много непристойных речей на царя. Об этом, впрочем, постарались сами следователи, выводя патриарха из себя своими вопросами и своим недоверием к нему. Если царь Алексей Михайлович сохранил еще какое-нибудь расположение к Никону, то после этого случая оно должно было исчезнуть вовсе.

Но Никон не желал собора, понимая, что собор обратится против него, он показывал вид, что собор для него не страшен, но в то же время сделал открыто и гласно первый шаг к примирению, чтобы этим уничтожить надобность собора; он решился с помощью, и может быть по мысли, некоторых своих друзей (боярина Н. И. Зюзина) приехать в Москву патриархом, так, как когда-то уехал из нее. Ночью на 1 декабря 1664 г. он неожиданно явился на утреню в Успенский собор, принял участие в богослужении как патриарх и послал известить государя о своем приходе, говоря: «Сшел я с престола никем не гоним, теперь пришел на престол никем незванный». Однако государь, посоветовавшись с духовенством и боярами; собранными тотчас же во дворец, не пошел к Никону и приказал ему уехать из Москвы. Еще до рассвета уехал Никон, отрясая прах от ног своих, понимая окончательно свое падение. Дело о приезде его было расследовано, и Зюзин поплатился ссылкой. Никону приходилось ожидать патриаршего суда над собой. В 1665 г. он тайком отправил патриархам послание, оправдывая в нем свое поведение, чтобы патриархи могли правильнее судить о его деле; но это послание было перехвачено и на суде служило веской уликой против Никона, потому что было резко написано.

Неспокойно выслушал Никон свой приговор; он стал жестоко бранить греческое духовенство, называя греков «бродягами». «Ходите всюду за милостынею», – говорил он им и с иронией советовал поделить между собой золото и жемчуги с его патриаршего клобука и панагии. Ирония Никона многим была тогда близка и понятна. Греки действительно «всюду ходили за милостынею»; потрудившись над осуждением Никона в угоду могущественнейшему монарху и радуясь совершению правосудия, не забывали они при этом высказывать надежду, что теперь не оскудеет к ним милость царская. В видах этой милости они и до собора и на соборе 1666 г. старались возвеличить царскую власть и утвердить ее авторитет даже в делах церкви, ставя в вину Никону его стремление к самостоятельности в сфере церковной. Никон, заносчивый, непоследовательный и много погрешивший, – симпатичнее для нас в своем падении, чем греки с своими заботами о царской милости.

Собор единогласно осудил Никона, но когда стали формулировать приговор над ним, то произошло на соборе крупное разногласие по вопросу об отношениях властей, светской и духовной. В приговоре, редактированном греками, слишком явно и резко проводились тенденции в пользу первой: греки ставили светскую власть авторитетом в делах церкви и веры, и против этого восстали некоторые русские иерархи (как раз бывшие враги Никона), за что они и подверглись церковному наказанию. Таким образом, вопрос об отношении властей принципиально был поднят на соборе 1666-1667 гг. и был решен собором не в пользу церковной власти.

Этот вопрос необходимо должен был возбудиться на этом соборе: он был весьма существенным в деле Никона и проглядывал гораздо раньше собора 1666 г. Никон боролся и пал не только из-за личной ссоры, но из-за принципа, который проводил. Во всех речах и посланиях Никона прямо высказывается этот принцип, и его чувствовал сам царь Алексей Михайлович, когда (в 1662 г. в вопросах Стрешнева Лигариду и в 1664 г. в вопросах патриархам) ставил вопросы о пространстве власти царской и архипастырской. Никон крепко отстаивал то положение, что церковное управление должно быть свободно от всякого вмешательства светской власти, а церковная власть должна иметь влияние в политических делах. Это воззрение рождалось в Никоне из высокого представления о церкви как о руководительнице высших интересов общества; представители церкви, по мысли Никона, тем самым должны стоять выше прочих властей. Но такие взгляды ставили Никона в полный разлад с действительностью: в его время, как он думал, государство возобладало над церковью, и необходимо было возвратить церкви ее должное положение, к этому и шла его деятельность (см.: Иконников «Опыт исследования о культурном значении Византии в Русской Истории», Киев, 1869 г.). По этому самому распря Никона с царем не была только личной ссорой друзей, но вышла за ее пределы; в этой распре царь и патриарх являлись представителями двух противоположных начал. Никон потому и пал, что историческое течение нашей жизни не давало места его мечтам, и осуществлял он их, будучи патриархом, лишь постольку, поскольку ему это позволяло расположение царя. В нашей истории церковь никогда не подавляла и не становилась выше государства, и представители ее и сам митрополит Филипп Колычев (которого так чтил Никон) пользовались только нравственной силой. А теперь, в 1666-1667 гг., собор православных иерархов сознательно поставил государство выше церкви.

Выходец из мордовской крестьянской семьи, Никон был приходским священником, затем подвизался как монах на Русском Севере. В 1646 г. он познакомился с юным царем Алексеем Михайловичем, благодаря которому сделал стремительную карьеру и в 1652 г. был избран патриархом Всея Руси. Никон начал богослужебную реформу по греческим образцам, которая в конечном счете привела к расколу в Русской церкви. Вмешательство Никона во внутреннюю и внешнюю политику государства и отстаивание принципа «священство выше царства» привело к разрыву его отношений с царем. В 1658 г. Никон в знак протеста оставил кафедру и удалился в Новоиерусалимский монастырь, но при этом блокировал избрание своего преемника. Когда Никон в 1664 г. самовольно приехал в Москву и попытался снова занять патриаршее место, он был выслан обратно. Церковный собор 1666-1667 гг. с участием греческих вселенских патриархов, подтвердив проведенные Никоном реформы, снял с него сан патриарха. Никон был сослан в Ферапонтов Белозерский монастырь. В 1681 г. царь Федор Алексеевич разрешил Никону вернуться в Новоиерусалимский монастырь, но тот скончался в дороге.

Судьба и роль Никона в истории Русской Церкви уникальны. Он происходил из бедной семьи крестьянина-мордвина, испытал горечь сиротства и рано вступил на путь пастырского служения. В отрочестве Никита (так звали будущего патриарха) обучился грамоте, получил навык чтения Священного Писания. В 12 лет ушёл, вероятно, в один из монастырей, основанных преподобным Макарием Желтоводским, но по настоянию родных вернулся домой. Ок. 1625 г. женился и вскоре был рукоположен в священники. Через год переехал с семьей в Москву. После кончины трёх малолетних детей, определив супругу в московский женский Алексеевский монастырь, отец Никита отправился на Соловецкий архипелаг и там ок. 1636 г. принял постриг в Анзерском Троицком скиту с именем Никон. Подвизался под началом скитоначальника преподобного Елеазара; занимался иконописанием, участвовал в начале строительства каменной скитской церкви. Через 3 года из-за конфликта с Елеазаром Никон покинул Анзер и перешел в другой северный монастырь, Кожеозерскую пустынь. Несколько лет он жил в одиночестве на пустынном острове на озере Коже (Кожозеро), а в 1643 г. был избран игуменом Кожеозерской обители. Однажды приехав по делам в Москву, Никон был принят царём Алексеем Михайловичем и буквально очаровал юного монарха. Тот назвал северного пустынника «собинным» (особенным) другом и велел возвести его сначала в сан архимандрита Новоспасского монастыря в Москве (1646 г.), затем – Новгородского митрополита (1649 г.) и, наконец, – патриарха (1652 г.). Никон и Алексей Михайлович имели много общего во взглядах на будущее России и Русской Церкви, этим было предрешено патриаршество «собинного друга» и его участие в осуществлении богослужебной реформы, выношенной царем в кружке боголюбцев.
Начало реформы датируется 1653 г., когда накануне Великого поста патриарх разослал по церквам «память» об ограничении числа земных поклонов при чтении молитвы преподобного Ефрема Сирина и троеперстном (вместо прежнего двоеперстного) крестном знамении. Одновременно началось исправление богослужебных книг с ориентацией на греческую традицию. Собственных знатоков греческого языка и богослужения в России практически не было, авторитет переводчиков поддерживался только благодаря усилиям Никона, а при его посредничестве и царя, именно поэтому Печатный двор в 1653 г. был передан в ведение патриарха. Работа по исправлению книг была поручена авторитетному книжнику, знатоку греческого и латинского языков Епифанию Славинецкому, который в 1649 г. прибыл в Россию с рекомендациями Киевского митрополита Сильвестра (Коссова). Никон удалил старых справщиков Савватия, Силу Григорьева, Ивана Наседку, Михаила Рогова, заменив их Арсением Греком и учеником Епифания Славинецкого иноком Евфимием Чудовским.
Епифаний, формально не состоявший в штате Печатного двора, получил там преобладающее влияние. Патриарх и его сторонники утверждали, что они правят книги по греческим текстам, однако «ковычные» (корректурные) книги московских справщиков свидетельствуют прежде всего о юго-западнорусском, а не греческом влиянии, поскольку за основу брались украинские и белорусские издания, в части своей сверенные с греческими книгами венецианской печати при киевском митрополите Петре (Могиле). Фактически московские книжники ограничились использованием новопечатных украинских и белорусских книг, в которые вносили грамматическую и лексическую правку, стремясь, с одной стороны, грецизировать церковнославянский язык, а с другой – приблизить его грамматический строй к рекомендациям юго-западнорусской «Грамматики» Мелетия (Смотрицкого).
Вероятно, Никону книжная справа первоначально казалась довольно ординарной мерой, поскольку она происходила и прежде по царским и патриаршим указам, однако со стороны бывших единомышленников последовала острая реакция неприятия новшеств. По мнению протопопа Аввакума и других бывших членов кружка боголюбцев, реформа должна была следовать традициям Стоглавого собора 1551 г.
Для рассмотрения обрядовых вопросов и результатов сверки богослужебных книг патриарх Никон созвал несколько церковных соборов. Первый собор, который утвердил начатые преобразования, прошел с 27 февраля по 2 мая 1654 г. На нем патриарх поставил на обсуждение вопрос о том, какой традиции – русской, восходящей к Стоглаву, или греческой необходимо следовать в деле преобразований. Собор поддержал позицию царя и патриарха, заключавшуюся в приверженности греческой традиции. В 1655-1657 гг. состоялся ряд новых соборов, рассмотревших как отдельные преобразования, так и ход реформы в целом. Были рассмотрены вопросы церковной реформы, подвергались сравнению богослужебные книги, привезенные из Греции. Соборы постановили, что справа должна осуществляться на основе сверки древних русских рукописей и греческих текстов.
Сопротивление реформам сначала со стороны бывших единомышленников патриарха Никона из кружка ревнителей благочестия, а затем и широких народных масс привело к расколу в Русской церкви. К конфессиональным спорам прибавился социальный протест, почву для которого подготовило окончательное закрепощение крестьянства Уложением 1649 г. В период правления Алексея Михайловича недовольство церковными преобразованиями воспринималось властями как досадное недоразумение, Алексей Михайлович не раз прилагал усилия к примирению идеологов раннего старообрядчества с церковью, то приближая их ко двору, то наказывая ссылкой, но отнюдь не прибегая к расправам, как это произошло позднее. Патриарх Никон в свою очередь довольно скоро охладел к богослужебной реформе, неожиданно вызвавшей столь сильный протест, Никона гораздо больше занимали вопросы отношений со светской властью и проблемы вселенского значения русского православия.
В период участия царя в военных походах против Польши (1654-1655 гг.) патриарх фактически управлял страной. Невиданное со времен патриарха Филарета возвышение главы Русской Церкви в делах государственного управления вызвало недовольство при дворе и среди архиереев. Исходя из представлений об особом статусе патриарха не только в Церкви, но и в государстве, Никон действовал прямолинейно и деспотично, из-за чего испортил отношения не только с боярским окружением царя, но даже с высшим духовенством. В начале июля 1658 г. царь не присутствовал на нескольких патриарших службах в Успенском соборе, Никон расценил это как знак царского гнева и оставил патриарший престол. После заочных переговоров с царем о причинах оставления кафедры Никон уехал в подмосковный Новоиерусалимский монастырь, где провел более восьми лет, пока не был лишен патриаршества на соборе 1666 г.
События этих лет получили в литературе название «дело Никона». Формальным поводом обвинения Никона стало якобы присвоение им звания «великого государя», хотя это титулование было установлено по инициативе царя. Главной причиной устранения патриарха стало его вмешательство в политические дела; в частности, Никон выступал за союз с Польшей против Швеции; эта линия имела мало сторонников при дворе, поэтому вину за военные неудачи в шведской кампании 1656-1658 гг. придворная партия попыталась возложить на Никона. Демонстративно, под влиянием эмоций оставив патриарший престол, Никон рассчитывал на укрепление своей позиции при дворе, но его надежды не оправдались. На требование двора дать согласие на избрание нового патриарха, коль скоро он сам оставил кафедру, Никон заявил, что, покинув патриаршество, он не оставил патриарший сан, и согласился на избрание преемника лишь с его благословения. Первоначально Никон пользовался некоторой поддержкой лояльных ему придворных кругов, в частности греков, помогавших патриарху в период проведения церковной реформы, и некоторых русских архиереев.
Решительная позиция Никона, аргументы в его пользу, изложенные Епифанием Славинецким, колебания части епископов и царя Алексея Михайловича затянули рассмотрение вопроса. «Дело Никона» постепенно заходило в тупик. В 1662 г. в Москву прибыл греческий иерарх весьма сомнительной репутации – Газский митрополит Паисий Лигарид (ходили слухи, что он не раз менял вероисповедание). Боярином Стрешневым для Паисия был составлен перечень из 30 вопросов, представляющих собой перечисление проступков патриарха. Паисий дал на них развернутые ответы, суть которых сводилась к последовательному обвинению патриарха в превышении власти и злоупотреблении ею. Вслед за Паисием аналогичное обличение составил Вятский епископ Александр, вероятно по собственной инициативе. В 1664 г. Никон ответил на эти обвинительные документы Стрешнева – Лигарида пространным «Возражением», где отверг все предъявленные ему обвинения, а также изложил свои взгляды на место Церкви в государстве и обществе и на отношения «священства и царства
Суть его взглядов может быть представлена краткой формулой: «священство царства преболе есть». В частности, Никон настаивал на том, что судить его могут только вселенские патриархи, и Алексею Михайловичу пришлось соблюсти это условие для обеспечения канонической правильности низложения патриарха. В 1666 г. в Москву на собор для суда над Никоном по приглашению московского правительства прибыли патриархи Александрийский Паисий и Антиохийский Макарий, на Соборе также присутствовали представители Константинопольского и Иерусалимского патриархатов. Собор вынес осуждение бывшему патриарху Никону, изверг его из сана и, велев впредь именоваться простым монахом, отправил в ссылку. По завершении «дела Никона» Собор в 1667 г. подробно рассмотрел проведенные в 50-60-х гг. богослужебные преобразования и одобрил их. Все архиереи, высказывавшие сомнения в необходимости и обоснованности предпринятых реформ, были допрошены Собором на предмет приверженности новым церковным установлениям. Наиболее упорные сторонники старообрядчества были анафематствованы.
Смещенный патриарх в ссылке выращивал лекарственные травы, лечил больных; занимался строительством келий. Летом 1676 г. Никона перевели в Кирилло-Белозерский монастырь с ужесточением условий содержания; там он принял схиму без перемены имени. После смерти Алексея Михайловича июне 1681 г. Никон был помилован новым царём Фёдором Алексеевичем. Но уже в августе он скончался по дороге из ссылки в Москву. В следующем году разрешительными грамотами вселенских патриархов Никон посмертно был восстановлен в патриаршем сане.
Материалы по делу патриарха Никона хранились в архиве приказа Тайных дел, затем в московской Синодальной библиотеке (ныне в РГАДА. Ф. 27).

ПОСЛАНИЕ ПАТРИАРХА НИКОНА К ЦАРЮ АЛЕКСЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ ИЗ ВОСКРЕСЕНСКОГО МОНАСТЫРЯ, ИЮЛЬ 1659 Г.
Великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу, всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу, богомолец ваш, смиренный грешный Никон, бывший патриарх, о вашем государеве душевном спасении и телесном здравии и о еже на сопостаты о победе и одолении Бога молю, да здравствуеши с своею царицею, а с нашею государынею и великою княгинею Мариею Ильиничною, и с своим сыном, а с нашим государем, царевичем и великим князем Алексеем Алексеевичем, и с своими сестрами, а с нашими государынями царевнами и великими княжнами, царевною и великою княжною Ириною Михайловною, царевною и великою княжною Анною Михайловною, царевною и великою княжною Татияною Михайловною и с своими дщерьми, а с нашими государынями, царевною и великою княжною Евдокиею Алексеевною, царевною и великою княжною Марфою Алексеевною, царевною и великою княжною Софиею Алексеевною и со всем сигклитом и со всем христолюбивым воинством и со всеми православными христианы.
Еще же молю не прогневатися на богомолца вашего о нужнейших ми к тебе великому государю, уповая на прежде бывший твой благий нрав о Бозе.
Слышах бо, якоже дал еси святой велицей церкви, и паки ныне повелел возвратити. Молю тя Господом нашим Иисусом Христом таковых не деяти, понеже сам еси чтеши божественная писания, иже глаголется: дайте, рече, и дастся, и протчя. И паки инде речено есте: Анание, почто сатана искуси сердце твое, искусити Святаго Духа? Не сущее ли твое бе и в твоей области дати, или ни? А еже преднаписашася, – вся к ползе нам преднаписашись. И паки молю тя, великаго государя, престати от таковых и не уподоблятися речем злым, но паче Божиим; поревнуй оной убогой вдовице, давшей две медницы, и второй, возлиявшей миро на нозе Христовы, им, речет Христос, в памяти быти, и есть и ныне чтомо и хвалимо, и образ всем боголюбцем, дающим святым Божиим церквам. Не начинай, Господа ради, о малых сих, да не в великое нерадение приидеши и прогневавши Господа своего; еще бо имаши многа блага, ибо от малаго презорства великое возрастает и не сущее свое даем, но Божие Богу. Сего ради и во церкви глаголется: Твоя от Твоих и Тебе приносяще. И паки еще мысль моя принуди мя к тебе великому государю и се писать: аще и я, по долгу своему, прощения от тебя великаго государя чрез писание просил, в нихже яко человек согрешил, по заповеди Господи рекшей: аще принесеши дар твой ко олтарю и имать нечто брат твой на тя, остави ту дар и шед смирися с братом своим. Аз же не яко брат, но яко последний богомолец ваш. Ты же, великий государь, чрез спальника своего Афанасия Ивановича Матюшкина прислал свое милостивое прощение. Ныне же слышу многа твориши не яко прощеному, но яко последнему злодею: худыя моя и смиренныя вещи, иже суть в келье осталися, и письма, в них же многое таинство, егоже никому же от мирских ведать, понеже попущением Божиим и вашим государским советом со священным собором избран бых яко первосвятитель, и многое ваше государево таинство имех у себя, такожде и инех много; овии требующе совершеннаго прощения грех своих, написующе своима рукама и запечатлеюще подаша ми, да яко святитель, имея власть по благодати Божией, данней нам от пресвятаго и животворящего Духа власть на земли вязати и решити человеческия грехи, разрешим, ихже никому иному ведати подобало, мню, ниже самому тебе великому государю. И дивлюся о сем: како вскоре в таковое дерзновение пришел еси, иже иногда страшился еси на простых церковных причетников суд наносити, якоже и святые законы не повелевают; ныне же всего мира иногда бывша аки пастыря восхотех грехи и таинства ведати и не сам точию, но и мирским, имже дерзающем безстрашно не поставь, Господи, во грех, аще покаются? Вскую наша ныне судится от неправедных, а не от святых? Аще ли и изволил ты, великий государь, и от нас что тебе надобно сотворили быхом, но слышим, яко сего ради се бысть, да писание святыя десницы твоея не останется у нас, еже писал еси, жалуя нас богомолца своего, любо почитая великим государем (но нестьмо); такожде и ныне не по нашей воли, но по своему изволению, не вем, откуду начася, а мню тобою великим государем такие начатки явилися: понеже ты, великий государь, писал и в грамотах твоих государевых во всех и в отписках изо всех полков к тебе, великому государю так писано и во всяких делех и невозможно сего исправити, да потребится злое и горделивое проклятое прозвание, аще и не моею волею бысть сие; надеюся на Господа, что нигде не обрящется моего хотения и веления на се, разве лживаго счинения, егоже ради днесь много пострадах и стражду Господа ради от лжебратии, якоже негде речеся: беды во лжебратии, и уста их полны горести и лести, под языком их неправда, и прочая. Понеже елико речено нами смиренно, – се исповедано гордо, и елико богохвално – се сказано хулно; и таковыми лживыми словесы возвеличен гнев твой на мя, мню, ни на ково тако, что не вельми велико, – се велико возвеличено, чево не бывало прежде в ваших государевых чинех о том истязан, чево ни хотел ни проискивал, еже зватися великим государем, пред всеми людьми укорен и поруган туне, – мню, и тебе то великому (государю) не безпаметно, что и во святей литоргии слыхал еси, по нашему указу, по трисвятом кликали великим господином, а не великим государем, о сем наше и веление было. Аще ли тебе великому государю не памятно, изволь церковников, дьяконов соборных допросить: аще не солгут, то тоже тебе скажут, якоже и яз ныне глаголю. Но паки о лжебратских неправдах да глаголем, яко толико их лжа возвеличена и сущих враг твоих аз осужденнее: еже бе иногда во всяком богатстве и единотрапезен бе с тобою, не стыждуся о сих похвалитися, и питен яко телец на заколение толстыми многими пищами, по обычаю вашему государеву, егоже аз много насладив, вскоре не могу забыти: еже ныне Июля в 25 день торжествовася рождение благоверные царевны и великие княжны Анны Михайловны вси возвеселившеся о добром том рождестве насладившесь; един аз, яко пес, лишен богатыя вашея трапезы; но и пси, по реченному, напитаваются от крупиц, падающих от трапезы господей своих. Аще не бы яко враг вменен, не бы лишен малого уломка хлеба богатыя вашея трапезы. Сам ты, великий государь, не не веси божественное писание, чево прежде иных в день судный истязани будем: алчен, рече, накормисте. Сие речеся не аки о алчных печашесь Христос, но любовь составляя, понеже никтоже лишася дневныя пищи бывает своея, аще и нищ есть; аще ли бы о нищих печаловался Христос, не бы инде глаголал: не печетеся, что ясте или что пиете: возрите на птица небесныя, яко ни сеют, ни жнут, ни собирают, и отец небесный питает их. Се и аз пишу не яко хлеба лишаяся, но милости и любве истязуя от тебе великаго государя, и да не посрамишися и о сих от Господа Бога. Аще ли и враг вменен бысть, еже, благодатию Божиею, не бысть никогда вам великим государем; но и о вразех речено есть: аще враг твой алчет, – ухлеби его. И паки: любите враги ваша. Мнози, и врази и ратоборствующе приемлют благодать вашу. А аз егда не зело богатился нищетою, тогда паче и паче приумножена ваша милость. Ныне же, Господа ради, всех сих нищ преумножен есмь в молитвах моих о вашем душевном спасении и телесном здравии. Не забываем бо и реченное апостолом, иже заповеда молитися первие за царя и всех, иже во власти сущих, яко да даст вам Господь тихо, мирно и безмятежно житие, яко да и мы поживем во всяком благоверии и чистоте. Еще же и самого тебе молю, престани, Господа ради, туне гневатися; солнце, речеся, во гневе вашем да не зайдет. Кто бо, рече Святый Дух усты Давида пророка и царя, ходяй без порока и делая правду, глаголя истину, иже не ульсти в сердце своем и не сотвори искреннему своему зла и поношения на ближняго не приять; творяй сия не подвижется во веки. Сицев царя и пророка устав. Аз же ныне паче всех человек оболган тебе великому, поношен и укорен неправедно; сего ради молю, претворися Господа ради и не дей мне грешному немилосердия, котораго не истяжи моя худыя вещи; убойся глаголющаго: имже судом судите – осудитеся, и еюж мерою мерите – возмерится вам; якоже хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде; и еже себе не хощеши, инем не твори; хощеши, да твои таинства не по воле твоей ведати станут человецы, убойся глаголющего: небо и земля мимо идет, словеса же моя не мимо идут. И паки: йота и едина черта не прейдут от закона, дондеже вся будут. Како не имаши постыдитися глаголющаго: блажени милостивы, яко тии помиловани будут? Како имаши помилован быти, сам не быв милостив? Како помолишися всегда и оставление долгов испросиши, глаголя: остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим, и не оставляя никогдаже? Како имаши узрети по многом своем и долголетном житии лице Божие, не быв чист сердцем? Еще же не аз точию, но мнози мене ради страждут, како пред малыми сими деньми со князь Юрьем ты великий государь приказывал, что лише ты един (приписано: да царевна) до мене и добры (исправлено, было: добр), и князь Юре; ныне же един точию ты ко мне убогому богомольцу зело немилостив явился; но и хотящим миловати возбраняеши и всем заказ крепкой положен ко мне приходити. Господа Господа ради молю, престани от таковых! Аще и царь еси великий, от Господа поставленный, но правды ради. Чтож ли моя неправда пред Тобою, что церкви ради суда на обидящаго просил? И не точию суд праведен получил, но ответы полны немилосердия; ныне же слышу, чрез законы церковныя сам дерзаеши священнаго чину судити, ихже не повелено ти есть от Бога. Возри, Господа ради, на первыя роды, иже чрез закон дерзающе на священное дело о великих; сам ты, великий государь, не невеси, якож о Озии пишется, и прочее; а яже о Мануиле, царе гречестем, мню и ты великий государь и сего не не веси, иже восхоте священника в скотоблудии судити, како явися ему Христос подобием тем, иже написан у главы его стояще. Ныне же, по смотрению Божию, имеет той святый Христов образ святая великая соборная апостольская церковь в недрех своих, в царствующем граде Москве, и святая десница Христова тако исправися указательным чином и доднесь показуется, егда повеле ангелом наказати царя, яко да накажется не судити моих рабов прежде общаго суда, якоже и прочее повести сея святыя воследование повествует. Умилися, Господа ради, и не озлобляй мене ради грешнаго о мне грешнем жалящих; вси бо людие твои суть и в руку твоею суть и несть избавляющего их от святые державы твоея; и сего ради паче милуй и заступай, якоже учит божественный апостол глаголя: Божий бо слуга еси в отмщение злодеем, в похвалу же благотворцем, и не на лица зряще суд суди, но праведен суд суди, иже и озлоблении, или малых вин ради, или по оболганию Господа Бога ради, свободи и возврати, да Бог святый оставит многая твоя согрешения. Елицы же глаголют на мя, яко много ризные казны будто взял, – Бог святый не постави им в грех; а аз же чист от сих: един сакос взят, и тот недорог, простой; а амофор прислал мне Гавриил, Халкидонский митрополит, и не корысти ради, но егда жив и потреба молитву о вашем государеве душевном спасении и о телесном да сотворю в них, а по смерти на грешное мое тело да положится. И елицы глаголют: казны много взял с собою, – и не взял; но сколко будет издержано в церковное строение, а по времени хотел отдать. И елико казначею дано Воскресенскому во отшествие мое не корысти ради, но да в долгу братью не оставлю, понеже деловцом нечем было росплатиться. А яж иная казна есть, пред очима всех человек: двор Московской строен, тысячь десяток и два и больши стало; насадной завод тысячь в десять стал; тебе великому государю 10000 челом ударил на подъем ратным; тысячь с десять в казне на лицо; 9000 дано ныне на насад; на 3000 летось лошадей куплено; шапка архиерейская тысячь пять шесть стала; а инова росходу святый Бог весть, елико убогим, сирым, вдовам, нищим, тому всему книги есть в казне; но о всех, каюся, Господа ради, прости, да сам Господом прощен будеши: отпустите, рече, и отпустится вам.
На письмо Господа ради не позазри, мало вижу, а набело писать не могу. Здравствуй, великий государь, со всем своим благодатным домом на многа лета.
На обороте послания надпись: Великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу, всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу. Помета: 167, Июля … день.

ПИСЬМА ПАТРИАРХОВ ПАИСИЯ АЛЕКСАНДРИЙСКОГО И МАКАРИЯ АНТИОХИЙСКОГО (ДЕКАБРЬ 1666 Г.)
1. К Иерусалимскому патриарху Нектарию.
Пресвятейший, блаженнейший и премудростию преукрашенный патриарх святаго града Иерусалима и всеа Палестины, господине, господине Нектарие, во Святем Дусе брате любезнейший и сослужителю пречестнейший, пресвятейшее блаженство твое братолюбием и рачителством истинным целуем, моляще чистою совестию и праведным умом всемогущую свыше божественную силу, да дарует мир, от всех долгов свобождение, здравие, крепость, возвышение же Святаго и Животворящего Гроба нам во духовную радость и веселие.
Вестно да будет, яко отидохом от наших престолов, узревше писанейце твое, извещающее, яко твое блаженство име умышление в сиа страны путешествовати. Паче же граматоносец устне извеща нам, яко вселенский патриарх хотяше послати своего эксарха, тако, якоже наипаче подвигнутися нам сими семо шествовати, дабы не прилучитися и не быти коему изменению во всех главах, яже мы вси четыре патриарси судихом. Обаче же и по кодикелле твоего блаженства, сиреч по кратком оном назнаменовании (еже особно состави в Волосех во всех наших подписаниих, аки на обрану Никонову), нечто увестившеся им, тако сотворихом. Ибо на собор его не единожды, но дважды призвахом, иже убо и прииде, еже бы дати ответ совершенный о всех оглаголаниих на него многими сотворенных. Единаче, блаженнейший брате, обретошася и иныя вящшия вины, их же не подобает предавати писанию, занеже епистолия не имеет в себе что либо тайно. Едино се довлеет, яко многая и превеликая бяше внутрная болезнь многих лет достойнейшему царю, иже аки от источника изливаше слезы от своих очес, даже земле полаты омочитися ими. Паки познахом, яко глаголанная не по страсти, ниже по ненависти глаголана быша. Ибо в такое прииде напыщение гордостный Никон, якоже сам ся хиротониса патриархом Нового-Иерусалима, монастырь бо, егоже созда с хищничеством, нарече Новым-Иерусалимом со всеми окрест лежащими: именуя Святый Гроб, Голгофу, Вифлеем, Назарет, Иордан. Еще же и пришествие наше бяше свобождение некое грамотоносца твоего Савастьяна, егоже едва могохом многими прошенми и моленми от царского гнева и заключения свободна сотворити. И оттуду познахом дерзновение во истинну быти, еже кому либо судити кроме многаго взыскания, и прилежнаго испытания, в деле, егоже не весть совершенно; того ради, яко мы семо пришедшии, очима видехом, и подробну взыскующе всю истинну, обретохом Никона не точию недостойна бывша еже престол патриарший держати, но к тому ниже архиерейскаго сана достойнаго. Того ради по божественным святым правилом и по нашим патриаршим томом, обнажихом его всего священнаго действа. Послан же есть во един монастырь изрядный, да плачется о гресех своих. Творим же сие извещение к особному ведению твоей пресвятости, якоже и подобает да друг другу возвещаем, яже приличествуют Святой Христове Церкви уставы.
Мы убо, Божиею милостию и благодатию, тщанием же и добродеянием многих лет достойнейшего царя нашего, надеемся по совершении сего божественнаго дела, такожде и по хиротонисании нового патриарха, иже имать быти избран соборне, еже возвратитися к нашим убожайшим престолом. Да благоволит же Бог еже снитися нам во едино, и еже помолитися оным святым местом, Христа Господа ногами топтанным, и еже возвеселитися всем телесно же и духовно. Здравствуй, брате любезнейший, по обоему человеку.
Твоего блаженства братия твои же во всем и о всех.
2. К Константинопольскому патриарху Дионисию.
Пресвятейший, премудрейший и богоизбраннейший господине вселенский патриарх.
Твою пресвятость мы, во Святом Дусе братия и сослужителие твои, единодушно лобзаем, всех душеспасительных желающе твоей пресвятости, купно со всем прочиим освященным собором премудрейших архиереов, тамо обретающихся во царствующем граде.
Вестно убо да будет вашему о Господе братолюбию (ибо ничтоже есть тайно еже не в явление приидет, и никтоже, делаяй)нечто втайне, ищет сам да яве то будет, по глаголу Господню в главе 7-й святаго Иоанна Евангелиста), яко пресветлейший и Богом венчанный государь царь и великий князь Алексей Михайлович, все Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, писа не единою но и дващи, якоже увидехом, яко писа и до прочих святейших восточных престолов. Паче же яко и человека посыла тоя ради вины вернаго, призывая нас, да разсудим некое церковное его предложение, деемое в православном его царстве, утвержая нас к тому, яко имел быти прислан от вашея пресвятости муж вместо лица вашего патриаршаго. И яко болшия ради верности безбедства и души утешения имело быти некое чаственное [т. е. особенное] снизхождение и устроение, воеже бы двум царствующим странам приити во едино, тако, воеже бы смятениам сущим между има престати, яже тщету творят, никоея же ползы приносят, яже нецыи злые людие творят, возмущающе царствия своего ради прибытка. Преуведехом же, яко и блаженнейший иерусалимский патриарх от многа времене бяше на половине пути, во еже бы и самому притсуствовати лично на освященном соборе московском, того деля мы, два патриарси, да не явимся быти разгласни толикому единству патриаршескому, и дабы не явитися нам непослушливым быти толикому праведнейшему царскому повелению, изыдохом и преидохом стропотныя пути, проходяще места студеная, и верхи гор непроходимых, единаго точию насмотряюще конца, дабы нам праотеческое благоговейнство и истинную правду сохранити. И сия вся неудобная нивочтоже вменихом, аще и ветхостию дней отягощени есмы и долгим путем весьма неприобычни, изыдохом убо. Но едва приидохом во преславнейший град Москву, обаче не обретохом твоего братолюбия присутства, якоже надеяхомся, по обещанию, и того деля зело и от усердия опечалихомся, яко надеждею нашею прелщени и добраго общества лишени быхом. Но занеже, якоже глаголется: яже сотворшася, несотворенна быти не могут, ко другому приидохом разсуждению, и начахом разсмотряти церковное оно предложение, еже и прежде бяше прилежно взыскано, и от поместнаго разсуждено собора. Обретохом же бывшего патриарха Никона премногим винам должна и повинна: яко досади своими писанми крепчайшему царю нашему, такожде, яко соблазни пресветлый синклит, укоряя его и именуя еретичествующим и латинствующим быти, но и церковь держаше во вдовстве чрез девять лет весма лишенную всякаго церковнаго благолепия, и патриаршия красоты, своими коварствы и хитростми всячески томя ю. Паче же, по совершенном престола отречении от его сотвореном народне в соборном храме, паки литургиса и хиротониса, действуя вся приличная архиерейскому достоинству, свободно и кроме всякаго препятия, ругаяся купно священным некими своими новыми и суетными именованми нарицая себе самаго аки сам ся хиротонисая Нового Иерусалима патриархом. Но вскую имамы считати премногая его преступления, яже едва сочестися могут? Паки обретохом, пресвятейший владыко, патриарший престол царствующаго града Москвы зело оскорблен, и излиха обезчествован, и великое сие стадо без бодраго пастыря, тако даже истинно познати нам, яко призвание наше, еже бысть от пресветлейшаго государя царя; сего ради дело зело бысть нуждное, праведное и правилное. И суд, его же изнесл бяше поместный собор московский, бе совершенно чист, и всячески праведен, по святым правилом составленный, и по наших патриарших томах утверженный. Темже всеми силами потщахомся (вся обаче сотворихом с велиим разсуждением, и со премногим взысканием многих лет достойнейшего царя и защитника нашегоЮ и со истинным пред Богом судом поместнаго собора архиереов), и егда вникнухом в дела Никоновы, обретохом неправедно ходившаго, но мимо царскаго пути средняго, семо и овамо и совершенно низложихом народне в церкви, и соборне судихом, еже жителствовати ему во едином от древних доволно обилном монастыре, дабы плакатися ему о своих гресех. Темже ныне пребывает престол патриарший во вдовстве донележе свыше Высочайший обрящет преизбраннаго от него достойнаго жениха Церкви Своей. Просихом же многих лет достойнейшего царя, дабы быти особному некоему извещению и изъявлению чрез свои ему грамотоносцы о всех зде бывших вашей пресвятости, и убо приемше от него соизволение, се мы радостне извествуем, кроме всякаго лицаприятия, всю истинну сказующе воеже бы будущему патриарху имети и в диптихах свое воспоминание, якоже и прежде бывшие патриарси имеша купно с нами присное поминание. Обаче и обычной милостыни великому престолу и прочим убогим престолом даянной надеемся обновитися, паче же болшой и доволнейшей быти: и о том всеми силами тщимся, дондеже совершится, сиречь воеже бы исполнитися оной притче: Яко брат братом пособствован спасается, и да друзи будут в нуждах полезни. Прилагаем же нечто ино, нашего ради общаго утешения, яко с нашим пришествием средостение вражды разрешися и повседневнаго плена извет погибе тако, воежебы паки надеятися нам приити ко прежней нашей свободе, чести и славе, юже древле имехоме. Понеже зде нецыи со своими буйствы и неистовствы обезчестиша рода нашего преизящную светлость, того ради сотворишася у вельмож достойни презрения и отвержения. Обаче тщахомся и по вся дни молим, да извергутся от среды, и весма отложатся уметы, чести ради общия и лепоты рода нашего.
Уповаем же, яко вашими святыми молитвами, Бога умилостивляющими, внегда совершити нам сие боголюбезное дело, еже от всея души начахом кафолическия ради церкве, возвратитися тамо: сиречь еже нам друг со другом целоватися всею душею и сердцем и собеседовати; обаче со должною честию и приличным говением. По сих же еже нам шествовати к убогим престолом нашим и видети врученное нам стадо, якоже должны есмы вси именуемыи пастырие стрещи его бодрственно сице, во еже бы нам прияти достойное возмездие от Христа, пастыреначальника нашего, такожде ежебы гонзнути нам страшных оных мест мучения, яже воздадутся комуждо по делом его, яже ожидают злых делателей и пастырей непоистинне бывших епископами, но мрачными мужами, долга своего не творившими совершеннаго делательства.
Здравствуй по обоему человеку внешнему же и внутренному, от Бога посажденный и Богом почтенный владыко на премногая спасенная лета, во утвержение церковныя тверди.
Твоея пресвятости братия, и ваши во всем и о всех.

Патриарх Никон, в миру Никита, один из самых крупных могучих русских деятелей XVIв. Никита женился, на двадцатом году был поставлен в священники и священствовал в одном селе. Оттуда по просьбе московских купцов, узнавших о его начитанности, Никита перешел в Москву. Но тут он был недолго: потрясенный смертью своих детей, умиравших один за другим, он ушел в Белое море и постригся в Анзерском скиту под именем Никона. Поссорившись там с начальным старцем Елеазаром, Никон удалился в Кожеозерскую пустынь, где и был игуменом с 1642 по 1646г. На третий год после своего поставления он отправился по делам пустыни в Москву и здесь явился с поклоном к молодому царю Алексею Михайловичу, как вообще в то время являлись с поклоном к царю настоятели монастырей. Царю до такой степени понравился Кожеозерский игумен, что патриарх Иосиф, по царскому желанию, посвятил Никона в сан архимандрита Новоспасского монастыря в Москве, где была родовая усыпальница Романовых. В силу последнего обстоятельства набожный царь часто ездил туда молиться за упокой души своих предков и много беседовал с Никоном. Пользуясь расположением царя, Никон стал "печаловаться" царю за всех обиженных и утесненных и, таким образом, приобрел в народе славу доброго защитника и ходатая. Вскоре в его судьбе произошла новая перемена: в 1648 г. скончался Новгородский митрополит Афанасий, и царь предпочел всем своего любимца. Будучи Новгородским митрополитом, Никон следил, чтобы богослужение совершалось с большей точностью, правильностью и торжественностью.

В 1652г. скончался московский патриарх Иосиф. На престол патриарший был избран Никон; он отвечал отказом на это избрание; тогда в Успенском соборе царь и окружавшие его со слезами стали умолять митрополита не отказываться. Наконец Никон согласился, но под условием, если царь, бояре, освященный собор и все православные дадут торжественный обет перед Богом, что они будут сохранять "евангельские Христовы догматы и правила св. апостолов и св. отец, и благочестивых царей законы" и будут слушаться его, Никона, во всем, "яко начальника и пастыря и отца краснейшаго". Царь, за ним власти духовные и бояре поклялись в этом, и 25 июля 1652г. Никон был поставлен патриархом. Одной из первейших забот Никона было исправление книг, т. е. дело, которое привело к расколу. В тексте церковных книг была масса описок и опечаток, мелких недосмотров и разногласий в переводах одних и тех же молитв. Царь Алексей Михайлович тоже выступал за исправление богослужебных книг и унификацию церковных обрядов.

Единство взглядов было нарушено, когда речь зашла о выборе образцов, по которым надлежало производить исправления. Одни считали, что за основу должны быть положены древнерусские рукописные книги, не подвергавшиеся, подобно греческим, после падения Византии изменениям. Выяснилось, что совершенно одинаковых текстов в древнерусских книгах не было. И поэтому другие считали, что за образец надо взять греческие оригиналы. Никон придерживался второй точки зрения. Поначалу споры не выходили за рамки богословских рассуждений узкого круга лиц. Но, став патриархом, Никон круто порвал с кружком ревнителей и выслал их из Москвы.

Вслед за Никоном с ревнителями порвал и царь. На первых порах он не вмешивался в проведение реформы. Одновременно с исправлением книг совещались и об исправлении обрядов, для чего созывались соборы, и на соборе 1656г. впервые занялись вопросом о двоеперстии. Между тем в народе проявлялся ропот на новшества: новых книг местами не хотели принимать, считая их испорченными. Но людей, могущих стать во главе протестующих, пока не было.

Решительно отказался принять новые книги (ещё в 1657г.) знаменитый Соловецкий монастырь. С 1668г. к Соловецкому монастырю посылались войска, но с приказами "потеснить", но не делать "приступа" и "не стрелять по ограде". В монастыре же были собраны огромные запасы продовольствия, было 90 пушек, 900 пудов пороха и множество ядер. Только в декабре 1675г. была сделана попытка взять монастырь приступом (безуспешно) и 22 января 1676г. монастырь, наконец, был взят, зачинщики казнены, другие разосланы в остроги. Покаявшихся простили и оставили жить в монастыре. Вследствие большого влияния Соловецкого монастыря на севере, именно здесь особенно интенсивно стал распространяться раскол. В глуши лесов завелись скиты "поморян". С севера раскол перекинулся в новгородские и псковские земли, в Прибалтику, в костромскую, вязниковскую, брянскую и керженскую области. Некоторые раскольники уходили в Польшу, на Кавказ, в Сибирь. На юге раскол привился среди донских казаков, это окончательно закрыло путь к мирному разрешению церковных нестроений – назрел и второй конфликт: противостояние Никона с царем.

Упорно проводя идею о том, что «священство выше царства», вживаясь (когда замещал Алексея Михайловича во время польско-литовских походов 1654–1656) в титул «великого государя», Никон всячески стремился к усилению внешнего великолепия и внутренней государственно-экономической значимости Русской церкви как законной преемницы византийской святости. Монументальным символом этого великолепия стал основанный им в 1656 Воскресенский Новоиерусалимский монастырь под Москвой (Новый Иерусалим). Огромные имущественные ценности, собранные Никоном ради величия церкви, увеличили число его врагов. Не желая делиться властью (а по сути – уступать ее патриарху), царь в итоге резко разошелся со своим былым любимцем. Рассерженный Никон, объявив о том, что оставляет патриаршество, в 1658 удалился в Новый Иерусалим; в 1664 он попытался вернуться в Москву, но был отправлен обратно. Собор 1667–1668, подтвердив никоновские реформы, в то же время снял с их инициатора патриарший сан, причем главным обвинителем на соборе выступил сам царь.

Никону, сосланному под надзор в Ферапонтов монастырь (а затем переведенному в Кирилло-Белозерский), разрешено было вернуться лишь в 1681 (новым царем Федором Алексеевичем).

В середине XVII века началась реформа русской православной церкви, повлекшая за собой ряд серьезных изменений в политической и духовной жизни русского общества.

Предпосылки:

Социальный кризис середины XVII века, тяжелое экономическое положение страны в той или иной форме затрагивали отношения между государством и церковью -- крупным землевладельцем, имевшим судебные и налоговые привилегии, обладавшим огромным политическим весом и идеологическим влиянием. Попытка власти ограничить права церкви (например, с помощью Монастырского приказа) встретила с ее стороны решительный отпор и даже усилила ее политические притязания. Кризисные явления поразили и саму церковь. Низкий уровень профессиональной подготовки духовенства, его пороки (пьянство, стяжательство, разврат и т.д.), разночтения в священных книгах и различия в обрядах, искажения некоторых церковных служб подрывали авторитет церкви. Для восстановления ее влияния в обществе требовалось навести порядок, унифицировать обряды и священные книги согласно единому образцу. В конце 1640-х гг. в Москве возник кружок «ревнителей древнего благочестия», объединивший людей, обеспокоенных как положением дел в церкви, так и проникновением светских начал в духовную жизнь общества. Вскоре среди членов кружка начались расхождения по вопросу выбора образца. Одни -- С. Вонифатьев, будущий патриарх Никон, Ф. Ртищев -- считали, как и сам царь, что править русские церковные книги и обряды надо по греческим меркам. Другие -- И. Неронов, протопоп Аввакум Петров -- суть реформы видели в возвращении к неповрежденной русской старине, решениям Стоглавого собора и считали возможным исправлять церковные книги лишь по древним славянским рукописям. Духовный кризис, переживавшийся русским обществом, обострял проблему соответствия церкви требованиям времени. Кризис выразился в обмирщении сознания, которое проявлялось в его рационализации и индивидуализации у части посадских людей и верхов общества. Так, именно в XVII веке у ремесленников появились личные клейма, до этого они ощущали себя соучастниками коллективного творения и не «подписывали» свою продукцию. Таким образом, все более осмысливалась связь между личными усилиями человека и результатами его труда, и даже -- его социальным положением. Не случайно, что именно в эту эпоху появилась поговорка: «На бога надейся, а сам не плошай». Внешнеполитические интересы страны также требовали реформы. Россия пыталась объединить под своей эгидой все православные церкви и народы. Русский царь мечтал стать наследником византийских императоров как в делах веры, так и в их территориальных владениях. Он надеялся также достичь мощи и великолепия имперской государственной власти. Здесь сказалось влияние теории «Третьего Рима». Для осуществления внешнеполитических целей необходимо было приведение обрядов в единство с греческими образцами, принятыми в украинской, а также сербской и других православных церквях на территориях, которые планировалось присоединить к России, или взять под ее контроль.

Ход реформ.

После избрания Никона патриархом реформа начала проводиться в жизнь. В 1653 году он разослал по всем московским церквам «память» (циркуляр) о замене крестного знамения с двоеперстного на троеперстное. Против ослушников с благословения царя он развязал репрессии. Непримиримост Никона, поспешность и насильственные методы проведения реформы вызвали глубокий протест населения и стали одним из факторов раскола. После отъезда в 1658 г Никона из Москвы и опалы, вызванной как чрезмерным властолюбием патриарха, питаемым его главной идеей «...священство царства преболее есть», так и происками бояр, не желавших подчиняться «худородному», из мужиков патриарху, преобразования церкви продолжил сам царь. Собор 1666-1667 гг. окончательно низложил Никона. Одновременно «раскольников» объявили еретиками, узаконив репрессии против них.

Было произведено изменение церковных обрядов и богослужебных книг в соответствии с новейшими греческими образцами. Эти образцы в течении веков претерпели изменения (изменилась даже форма крестного знамения), в то время как русская церковь сохранила обряды в том виде, в каком получила их из Византии. Креститься было велено не двумя пальцами, как раньше, а тремя; иным стало прочтение символа веры; имя Христа стало писаться «Иисус», а не «Исус», как требовала традиция; предписывались иконы греческого образца; введен был четырехконечный крест, считавшийся ранее «латинским». Произошла реформа церковно-славянского языка, изменились лексика, грамматика, ударения. Стремясь превратить Россию в землю обетованную, Никон начал на р. Истре строительство Воскресенского монастыря (по названию храма Воскресения в Иерусалиме) - Нового Иерусалима, который должен был стать духовным центром мирового православия. Отношение государства и церкви. Никон, считая, что «священство выше царства», стал в 1652-1658 гг. фактическим соправителем государя. По всем вопросам, обсуждавшимся Боярской думой, сначала докладывали патриарху. Эти меры оказались временными и после смещения Никона остались в прошлом, но некоторые уступки светская власть делала и позже. В 1667 году был отменен светский суд в отношении духовных лиц, а в 1677 году упразднен Монастырский приказ. Одновременно происходило быстрое экономическое укрепление церкви. Строились новые монастыри к которым приписывались многие села

Последствия.

Реформа укрепила церковную иерархию и централизацию церкви. Победа реформаторов создала духовную атмосферу в обществе, способствующую критическому отношению к традиции, восприятию новаций, что стало психологической предпосылкой глобальных преобразований Петра 1. Реформа, суд над Никоном стали прологом ликвидации патриаршества и полного подчинения церкви государству. Одним из духовных последствий реформы и раскола стала деформация идеи «Москва - третий Рим». Долгое время символ Третьего Рима был двойственен и содержал в себе образ Иерусалима - центра святости и языческого Рима - политической и культурной столицы мира. В XVI веке Москва одновременно притязала как на особую святость, так и на политическое могущество. В результате раскола идея Нового Иерусалима, являвшаяся одним из стержней русской истории и культуры, ушла в подсознание общества. Вторую часть идеи подхватил Петр 1, созидавший «Великую Россию» с новым политическим центром -- Санкт-Петербургом, возводимом по образу имперского Рима.

Старообрядчество явилось одним из наиболее сложных и противоречивых последствий реформы, раскола общества и церкви. По некоторым данным больше трети православного населения осталось в старой вере. Характер староверия. «Раскол» представлял собой религиозно-психологическое явление, содержащее в себе в той или иной мере и социально-политические компоненты. Возникновение старообрядчества было вызвано не религиозным формализмом «темных масс», а тем, что не отделяя обряд от догмата, народ увидел в реформе покушение на веру отцов. Старая вера отождествлялась народом с идеей Святой Руси, с надеждой обрести «Правду» - социальную справедливость, воплотить идею «Москва - третий Рим», а главное - спасти бессмертную душу и попасть в царствие небесное. В результате реформы, по словам русского философа Н.А. Бердяева, «в народе проснулось подозрение, что православное царство, Третий Рим, повредилось, произошла измена истинной вере. Государственной властью и высшей церковной иерархией овладел антихрист».В дореволюционной официальной историографии старообрядчество трактовалось как результат невежества и фанатизма масс. Историк-демократ А.П. Щапов оценивал его как народную оппозицию всему государственному строю России, придав тем самым расколу социальный характер. В советское время господствовала «классовая» точка зрения. Так Н.И. Павленко подчеркивал, что низы безразлично относились к обрядовой стороне реформы и поддерживали старообрядцев только потому, что они боролись против дворянского государства. Бояре же - сторонники старой веры, видели в ней символ старины, средство «протеста против формировавшегося абсолютизма». В условиях общественного кризиса второй половины XVII века обострились ожидания скорого конца света, что объясняло как поведение ранних старообрядцев, так и соединение в этом движении столь разных по своим интересам и мироощущению социальных групп. Борьба с «новинами». Идейные вожди старообрядчества И. Неронов, протопоп Аввакум и др. призвали к отказу от новшеств Никона и церковных властей, «предавшихся дьяволу», к борьбе за православные традиции и «истинную веру». При этом религиозное содержание проявлялось и в социально-политических протестах. Ревнители «старой веры» шли к С. Разину, подняли восстание в Соловецком монастыре в 1668-1676 гг. Многие бежали из мира, «захваченного антихристом». Бегство принимало разные формы - от уединения в лесных скитах и участия в освоении Сибири, массовую базу которого составили именно старообрядцы, до добровольных самосожжений целыми общинами (в гарях конца XVII века, по официальным данным, погибло не менее 20 тыс. человек). Новые тенденции в духовной жизни староверов. Но речь шла не только о сохранении старого. В преддверии Нового времени, в новых условиях духовного кризиса российского общества старообрядчество обрело некоторые социально-психологические черты, нехарактерные для традиционного православия. Поскольку царь и церковь оказались дискредитированными, произошла «потеря» внешнего авторитета, заступника перед Богом, повысилась роль нравственности каждого из верующих как носителя внутреннего идеала. Старообрядцы остро почувствовали личную ответственность не только за свое спасение, но и за судьбы Церкви и общества. Их вера стала более деятельной, духовная жизнь интенсифицировалась. Старообрядцы стали рассчитывать на себя, на свою внутреннюю веру, что положительно влияло на их моральный облик, способствовало умеренности в потребностях, трудолюбию, честности и пр. Эти тенденции были характерны не только для России, в ту эпоху они проявлялись и в европейской Реформации, несопоставимой со ствроверием в религиозном смысле.И не случайно, именно старообрядчество в конце XVIII-- первой половине XIX вв. сделало исключительно много для развития русского предпринимательства. Основатели крупнейших династий русских промышленников и купцов -- Морозовы, Рябушинские, Гучковы, Третьяковы, Щукины и пр. -- принадлежали к старообрядцам. В XVII веке произошли мощные народные выступления, достаточно сложные по своему характеру и составу участников. Однако, не имея конструктивной программы, «бунташные» по форме они были обречены на неудачу. Государство, преодолевая огромные трудности, пытается обрести формы, отвечающие вызову времени, предпринимает меры, с одной стороны, направленные, на достижение социальной стабильности, укрепление управленческого аппарата, служилого сословия, а с другой, приводящие к периодическим стихийным выступлениям низов. Как и преобразования в других сферах жизни, церковная реформа XVII века отличалась непоследовательностью, непродуманностью и привела к неожиданным и противоречивым результатам.