Мировоззрение А. К
От автобиографической трилогии до «Севастопольских рассказов»
Начало оформления мировоззренческой системы Льва Николаевича Толстого можно отнести к 1851 г., когда он поставил задачу написать историю своего детства. В трилогии по большей части изображена жизнь столичного дворянства, но через незамутненное детское восприятие мира недвусмысленно передается коллизия природного и социального.
Природа, как независимое от человека бытие, существенно определяет в трилогии атмосферу жизненного мира прежде всего потому, что она есть проявление божественного, абсолютное нравственное мерило. С природным у Толстого рифмуется мировидение всего русского народа (крестьянства) в его «роевой» жизни. А через детское, непосредственное, восприятие наиболее важные для понимания русского мировоззрения понятия предстают особенно выпукло. Такие фундаментальные категории, как природа, народ, жизнь и смерть, будут присутствовать в произведениях Толстого неизбывно, но органично и без какого-либо схематизма. Его заботит сама действительность, а не идеология - эту черту отмечали многие. Так, Н.Н. Страхов писал, что художественность Толстого не может существовать отдельно от реалистически переданных «глубоких мыслей и глубоких чувств» [Страхов 2003, 309].
Отметить это тем более важно потому, что в первой части трилогии предметом рассмотрения писатель избирает процесс вхождения в мир маленького человека, для которого все впервые, а взросление его есть осмысление и переживание открывающегося мира и его самого как части этого мира.
Вот Николенька Иртеньев разбирает вопрос «добр ли мир и любит ли он (мир) его (Николеньку)». А вот он передает свои ощущения в отношении «чего-то вроде первой любви». И с первых строк «Детства» сознание маленького героя тревожит образ смерти.
Повесть, как помним, начинается пробуждением Николеньки с надуманной мыслью о смерти матери и с возникающим вслед за тем чувством неустроенности мира. Минуя то, что Н.Г. Чернышевским названо в трилогии «диалектикой души» и что связано с открытием глубокого психологического анализа в прозе, взглянем на означенную коллизию как на выражение характерных черт русского мировоззрения.
Ребенок по самой своей сути убежден в фундаментальной гармонии мира, старается противостоять разрушению и смерти. Страх перед смертью и инстинктивное отвержение ее возникает в Николеньке во время панихиды и начинается с криком крестьянского младенца: «...на табурете подле гроба стояла...крестьянка и с трудом удерживала в руках девочку, которая, отмахиваясь ручонками, откинув назад испуганное личико и уставив выпученные глаза на лицо покойной, кричала страшным, неистовым голосом. Я вскрикнул голосом, который, я думаю, был еще ужаснее того, который поразил меня, и выбежал из комнаты» [Толстой 1978 I, 99]. Первый опыт встречи живого со смертью - полная незащищенность и полный ужас. Вот с чего начинает Толстой разговор о смерти.
Детское сознание усваивает новые для себя смыслы не только в личном столкновении с действительностью, но и через взаимодействие с сознанием народным, как бы спрашивая у него совета. И именно народное сознание демонстрирует Николеньке высшие примеры согласия с миром, естественности пребывания в нем. Юному герою оно явило себя в личности и судьбе няни Натальи Савишны. Повествователя вообще поражает присущая народу способность привыкать к спокойному и будничному исполнению самых тяжелых обязанностей в обстановке высочайшего духовно-нравственного напряжения. Позднее Толстой вспомнит об этом, описывая оборону Севастополя и схватку с Наполеоном, когда в образах русских солдат воплотит лики рабочих войны. После смерти матери Наталья Савишна ежедневно беседовала с Николенькой, и ее тихие слезы и спокойные набожные речи доставляли ему отраду и облегчение. И она же собственной своей смертью дала Николаю последний урок, перенося страдания с истинно христианским терпением и смирением. Няня, отмечает Толстой, «могла не бояться смерти, потому что она умирала с непоколебимою верою и исполнив закон евангелия. Вся жизнь ее была чистая, бескорыстная любовь и самоотвержение. ...Она совершила лучшее и величайшее дело в этой жизни - умерла без сожаления и страха» [Толстой 1978 I, 107]. Сам автор трилогии учился этому всю жизнь.
Уже в первых произведениях Толстого выстраивается тот ряд смыслов и ценностей, которые определят философское и этическое содержание его последующих произведений, - то, что обернется в «Войне и мире» так называемой «народной мыслью», формирующейся не в лоне разума, а в недрах какого-то глубинного чувства. Кажется, что «мысль» эта исходит из того нерассуждающего народного естества, которое единит простого человека со всем мирозданием, с природой. Способность такого инстинктивного единения с миром присуща, как полагает Толстой, не только человеку из народа - крестьянину, прежде всего, - а вообще всякому человеческому существу и неминуемо проявляется в нем, как только он отторгнет от себя ложный социальный регламент. Чем иным, как не этим главнейшим делом занят, например, любимый герой Толстого Пьер Безухов? Или отринувший всю привычную иерархию ценностей Андрей Болконский, когда лежит под небом Аустерлица? Чего иного, как не единения с природой (и Богом), ищет в своей хозяйственной деятельности Константин Левин?
Одним из способов такого единения у Толстого становится охота. Охота, о которой много и с упоением писал Тургенев и занятие которой так любимо русским народом, естественным образом освобождает в человеке инстинкты, приобретающие чудовищную разрушительную силу во время войны. Охота обнажает корневое родство людей, стоящих на разных ступенях социальной иерархии, а всех вместе - с миром Божьего творения, с природой. Известный философ Михаил Лифшиц много внимания уделял анализу эпизодов охоты у Толстого, чтобы показать, как «чудо искусства» посредством «крестьянского голоса Толстого» напрямую связывается с его философскими и общественными идеями. «Охота - это благородный пережиток тех времен, когда простая жизнедеятельность животного соединялась с первыми шагами общественного труда. Замечательно, что по мере развития цивилизации охота не исчезает из поля зрения человека, она становится более свободной от чисто утилитарного назначения, приобретает известную самостоятельность как полезная игра сил» [Лифшиц 1979, 181].
У Толстого в деле охоты посредником между (по большей части искусственным) миром помещичьей жизни и миром природы оказывается все тот же мужик, которого барин должен слушаться. В «Войне и мире», отмечает Лифшиц, «во всей сцене охоты есть, в сущности, только двое настоящих мужчин: это старый волк, взятый в плен после отчаянной борьбы, и ловчий Данила... Как всякое серьезное испытание, охота подводит своего рода "гамбургский счет". Она переворачивает социальные отношения, и на один миг все, что тянется кверху или книзу, все ступени и ценности меняются местами. Игра становится настоящим миром, а то, другое, - звания, богатство, связи, условия, - чем-то ненастоящим» [Там же, 183].
Охотой (то есть диалогом человека с природным началом) поверяет правду своего бытия и Дмитрий Оленин в повести «Казаки» (1863). Отмечая влияние на Толстого Руссо и Стерна, М.М. Бахтин, в частности, видит в этом произведении ясно выраженное противопоставление природы и культуры. «Неотъемлемая природа - это дядя Ерошка, дух - Оленин. Но Оленин - носитель осложненного культурного начала: созерцая природную жизнь казаков, он в себе переживает эту антитезу. С его точки зрения, психологическое расположение человека к самооглядке дурно... совесть, подсказывание которой и есть рефлексия... разрушает природную целостность человека... Рефлексирующему Оленину противопоставлены казаки. Казаки безгрешны, потому что они живут природной жизнью» [Бахтин 2000, 239]. Бахтин, по сути, отмечает здесь одну из главных категорий толстовского мировоззрения - благотворную и глубинную связь человека с природой.
Дмитрий Оленин - один из первых добровольных изгнанников в прозе Толстого, продолживших традицию пушкинского Алеко. Для него нет никаких, ни физических, ни моральных, оков; он все может, и ничего ему не нужно, ничто его не связывает. У него нет ни семьи, ни отечества, ни веры, ни нужды. Все меняется, когда Оленин оказывается на Кавказе.
Улетучивается из сознания романтический образ войны, наполненный образами Амалатбеков, черкешенок, гор, обрывов, страшных потоков и опасностей. Отсутствие цивилизации, грубость местных жителей рождают иллюзию свободы, и поначалу герой радуется этому новому чувству. Но в этом мире он воспринят как чужой. Единственный, кто относится к нему с приязнью, «дядя Ерошка» - «неотъемлемая природа», по выражению Бахтина. Он и выглядит каким-то природным демоном, напоминая Пана: огромного роста, с седою как лунь широкою бородой и широкими плечами и грудью. Казак излагает Оленину нехитрую философию эпического прошлого, золотого века, на фоне которого нынешнее время выглядит противоестественным и карликовым. «Нынче уж и казаков таких нету. Глядеть скверно», - констатирует Ерошка. Не признает он ни религиозных, ни юридических норм и законов. «А по-моему, все одно. Все бог сделал на радость человеку. Ни в чем греха нет. Хоть с зверя пример возьми. Он и в татарском камыше и в нашем живет. Куда придет, там и дом. Что бог дал, то и лопает. А наши говорят, что за это будем сковороды лизать. Я так думаю, что все одна фальшь... Сдохнешь... трава вырастет на могилке, вот и все...» [Толстой 1978 III, 221].
Тут Ерошка касается самого существенного - темы смерти. И сразу в этой связи вспоминаются другие работы Толстого. Так, перед «Казаками» в творчестве писателя появляются два произведения, почерпнутые из личного опыта. Это рассказ «Люцерн», с его впечатлением от казни гильотиной в Париже, и рассказ «Три смерти», замысел которого подробно растолкован самим Толстым в письме к тетке: «Моя мысль была: три существа умерли - барыня, мужик и дерево. - Барыня жалка и гадка, потому что лгала всю жизнь и лжет перед смертью... Мужик умирает спокойно, именно потому, что он не християнин. Его религия другая, хотя он по обычаю и исполнял христианские обряды; его религия - природа, с которой он жил. Он сам рубил деревья, сеял рожь и косил ее, убивал баранов, и рожались у него бараны, и дети рожались, и старики умирали, и он знает твердо этот закон, от которого он никогда не отворачивался, как барыня, и прямо, просто смотрел ему в глаза... Дерево умирает спокойно, честно и красиво. Красиво, - потому что не лжет, не ломается, не боится, не жалеет» [Толстой 1978 III, 455].
Дмитрий Оленин - первый герой в прозе Толстого, который задумывается над уходом в почти природное бытие. Ему приходит в голову та же мысль, которая потом будет беспокоить в разной форме и Безухова, и Левина, и Нехлюдова, - порвать со своим сословием и перейти в область естественного бытия. «Что ж я не делаю этого? Чего же я жду?» - спрашивал себя Оленин, но так и не смог выскочить из ловушки рефлексий. Ему так и не удалось стать своим в среде казаков. Приговор ему произнесен устами казачки Марьяны: «Уйди, постылый!». И когда он будет покидать станицу, ни Ерошка, ни полюбившаяся ему Марьяна даже не обернутся в его сторону: граница окажется непреодолимой, уход не состоится.
С определенной точки зрения, вся жизнь Льва Толстого - от молодых лет до глубокой старости - это или побег из своей среды, или намерение его совершить. На Кавказ, по его признанию, он едет от долгов и привычек, но главное, возможно, потому что, покинув университет и пережив крушение своих планов 1847 г., он просто не знал, куда себя деть, чем заняться. Кавказ, судя по повести «Казаки», открывал перед писателем, во-первых, возможность сближения с народом - солдатами и казаками, и, во-вторых, давал шанс испытать себя трудными обстоятельствами. Но Кавказом бегство не ограничилось. Уже в ноябре 1854 г. Толстой - в Севастополе, участник войны с Турцией и ее союзниками. Вскоре, в 1855 г., появляются «Севастопольские рассказы». В этом произведении, при всей свойственной ему документальности, предметом художественного освоения вновь становится русское мировоззрение, явленное Толстым в новых своих гранях.
Здесь, в контексте рассматриваемого феномена, Толстой впервые ставит проблему смены ценностных приоритетов. Говоря так, я имею в виду следующее. Каждый социальный слой, имея свою культуру, живя в ней, осознает и рационализирует ее через определенные иерархически выстроенные смыслы и ценности. Но вот случается страшное событие - война, и каждому из этих смыслов и ценностей, а также их иерархии устраивается своеобразная проверка. И содержание их меняется, а иерархия выстраивается по-новому: то, что было жизненно важно для отцов, становится малосущественным для детей.
Представление Толстого о войне в «Севастопольских рассказах» существенно отличается то того, которое находим в «Казаках» или, например, в повести «Набег». В «Казаках» герой Толстого только прикасается к войне, еще не погружаясь в ее безжалостное и всепоглощающее нутро. Война идет как бы «вахтовым методом», т.е. постольку, поскольку герои сами назначают ее себе как занятие, в том числе для добывания наград, чинов, лошадей. А вот, к примеру, картина из «Набега». Командующий русским отрядом наблюдает поле боя: « - Какое прекрасное зрелище! - говорит генерал, слегка припрыгивая по-английски на своей вороной тонконогой лошадке.
Очаровательно! - отвечает, грассируя, майор...- Истинное наслаждение - воевать в такой прекрасной стране, - говорит он.
И особенно в хорошей компании, - прибавляет генерал с приятной улыбкой» [Толстой 1978 II, 25].
В изложении Толстого между Кавказской и Крымской войной разница огромна. Если на Кавказе Россия воюет с теми, кого считает своими подданными и тогда, когда сама того захочет, то в Крымской войне ей противостоит иноземный враг. На Кавказе война - ангел смерти, прилетающий лишь время от времени, вроде случайного пистолетного выстрела пленного чеченца в молодого казака. Война в Крыму - затаившийся в соседнем окопе убийца, не смыкающий глаз ни днем, ни ночью.
Впрочем, не только в Кавказской, но и в Крымской войне Толстой явственно различает «войну дворянскую» и «войну народную». В первых частях цикла - «Севастополь в декабре месяце» и «Севастополь в мае» тема «господ на войне» прорисовывается с хорошо ощущаемым чувством презрения автора. Так, подробно описано одно из офицерских застолий, на котором вдоволь хорошего вина и можно под фортепианный аккомпанемент спеть цыганскую песенку. На слова подполковника, что без удобств воевать невозможно, следует реплика: «...Я не понимаю и, признаюсь, не могу верить, - сказал князь Гальцин, - чтобы люди в грязном белье, во вшах и с неумытыми руками могли бы быть храбры. Этак, знаешь, этой прекрасной храбрости дворянина - не может быть» [Толстой 1978 II, 115].
Проблемно-тематический круг военных очерков широк. Это и война с человеческой и природной точки зрения, и душевное состояние людей на войне, и величие русского солдата-крестьянина, спокойно, уверенно и без похвальбы защищающего родину. Напрасно, замечает автор, мы будем искать здесь выражение особого геройства. Ничего этого нет. Есть будничные люди, занятые будничным делом. Но это не должно поселить в нас сомнения в героизме защитников города: так, автор убеждает нас в своей правоте, показывая картины стойкости раненых при самых жестоких страданиях. Кульминация испытаний человеческого естества в первом очерке цикла «Севастопольские рассказы» - четвертый бастион. И опять Толстой показывает две разные точки зрения на этот «страшный бастион»: тех, кто на нем не бывал, и тех, кто там сражается. Первые будут говорить, что четвертый бастион - верная могила для каждого, кто туда попадет, вторые скажут только, сухо там или грязно, тепло или холодно в землянке.
Погружая читателя в прозу военной жизни, автор ведет его дорогой, представляющей собой сплошную грязь. Едва ли не каждая часть текста содержит в себе это слово. Грязь, смешанная с кровью, собственно, и есть прозаический образ войны, противостоять которой гораздо труднее, нежели совершать романтические геройства. Вообще грязь, а на самом деле - перемешанная с водой земля (и земля-кормилица, и мать сыра земля), играет роль сопутствующего элемента в толстовских описаниях каждое мгновение могущего состояться перехода от жизни к смерти. Вспомним, что такая же «грязь» сопровождает путь умирающей от чахотки барыни в рассказе «Три смерти». В особенности символична сцена, когда на одной из станций карета с умирающей стоит прямо посреди грязи, и сил выбраться из нее на сухое место у барыни, в отличие от сопровождающих ее, нет. Это предуведомление всем умирающим, что земля уже готова принять их в свое мягкое нутро.
Война как работа - вот толстовское определение этого явления, ставшее основополагающим в отечественной прозе о войне уже в ХХ в. Поэтому и образ солдата как незаметного рабочего войны займет центральное место в толстовском сюжете. И кому как не крестьянину ловчее всего исполнять эту работу. «В ширине этих плеч, в толщине этих ног... в каждом движении, спокойном, твердом, неторопливом, видны эти главные черты, составляющие силу русского, - простоты и упрямства; но здесь на каждом лице кажется вам, что опасность, злоба и страдания войны, кроме этих главных признаков, проложили еще следы сознания своего достоинства и высокой мысли и чувства» [Толстой 1978 II, 106].
Правда Крымской войны в том, что герой Севастополя - русский народ, защищает свою землю. Социальный эгоизм, ложь общества идут вразрез с этой правдой. Писатель глубоко разочарован в русском офицерстве. Еще в Севастополе он сочиняет гневную записку Великому князю о состоянии русской армии. В ней Толстой говорит об ужасающих условиях, в которые поставлена жизнь «угнетенных рабов» - солдат, принужденных повиноваться «ворам, угнетающим наемникам, грабителям», о низком моральном и профессиональном уровне офицерства. Об этом же он повествует и во втором цикле рассказов. Впрочем, декорации из фальши и тщеславия разрушаются, как только эти офицеры оказываются один на один с суровой правдой войны.
В «Севастопольских рассказах» у Толстого впервые появляются и «маленькие Наполеоны», «маленькие изверги», готовые сию минуту затеять сражение, убить сотню человек для того только, чтобы получить лишнюю звездочку или треть жалованья. В последней главке очерка Толстой раскрывает свое философское кредо, показывая равенство как нападающих, так и защищающих перед громадами Природы и Смерти. «На нашем бастионе и на французской траншее выставлены белые флаги, и между ними в цветущей долине кучками лежат без сапог, в серых и синих одеждах, изуродованные трупы, которые сносят рабочие и накладывают на повозки. Ужасный, тяжелый запах мертвого тела наполняет воздух».
В синтезирующей части очерков «Севастополь в августе 1855 года» образы, через которые задано противостояние естественной и искусственной жизни, это образ поручика Михайлы Козельцова и его брата Владимира. Михаил Козельцов - офицер, который первым делал все, что считал правильным и что ему самому хотелось, не понимая другого выбора, кроме как первенствовать или уничтожаться. Самолюбие - двигатель всех его побуждений. Владимир Козельцов - один из первых образов молодого человека у Толстого, трудно осваивающего повседневную прозу войны. Юношу настигает чувство «одиночества и всеобщего равнодушия к его участи». «Это сознание одиночества в опасности - перед смертью... ужасно тяжелым, холодным камнем легло ему на сердце... "Господи! неужели я трус, подлый, гадкий, ничтожный трус? Неужели за отечество, за царя... я не могу умереть честно?"» Утвердиться в мужестве толстовскому герою удается лишь обратившись к Богу. Очищающая его душу молитва органично перерастает в молитву автора. «Господи великий! только ты один слышал и знаешь те простые, но жаркие и отчаянные мольбы неведения, смутного раскаяния и страдания, которые восходили к тебе из этого страшного места смерти, - от генерала, за секунду перед этим думавшего о завтраке и Георгии на шею, но со страхом чующего близость твою, до измученного, голодного, вшивого солдата, повалившегося на голом полу Николаевской батареи и просящего тебя скорее дать ему там бессознательно предчувствуемую им награду за все незаслуженные страдания! Да, ты не уставал слушать мольбы детей твоих, ниспосылаешь им везде ангела-утешителя, влагавшего в душу терпение, чувство долга и отраду надежды» [Толстой 1978 II, 177-178].
Толстой вновь и вновь возвращается к мысли о единстве человечества перед высшим судом смерти, которая отменяет всю суету, все мелкие человеческие распри. И те герои Толстого, которым он предоставляет возможность проникнуться этой мыслью, показывают ее исцеляющее воздействие на человеческую душу.
Смерть - один из главных персонажей военной прозы Толстого - продолжает будоражить его мысль, не отпускает от себя. И в этой связи хочется вспомнить рассказ «Метель» (1856). С мастерством тонкого исследователя Толстой разбирает особенности «невоенного вида» смерти, рассуждает об уловках, позволяющих человеку не соскользнуть с грани между жизнью и смертью.
У путешествующего зимой по степи барина (рассказчика) есть возможность, и даже не одна, отказаться отправиться в путь в начинающуюся метель: во-первых, когда ямщик засомневался в успехе путешествия, и, во-вторых, когда, уже поворотив назад, он встречает двигающиеся в нужном ему направлении тройки. Выбор - ехать задает рамки сознательно затеянной игры со смертью.
В равно реалистичной и сюрреалистичной (в форме сна) картине герой погружается в ночной сеанс знакомства со смертью. В посещающих его образах доминирует тот, который сопрягается с чувством беспомощности, неспособности вмешаться в ход событий. Игра со смертью обнаруживает свои правила и логику. Так, участвующие в этой игре люди не имеют права демонстрировать свой страх и как-либо жаловаться. Другое правило состоит в том, что нельзя задавать вопросы, касающиеся главного - выживешь или нет. Это не только бессмысленно, но и дурной знак. Примечательны и вносят свою лепту в понимание хода этой игры и создаваемые Толстым образы людей. Общее, объединяющее их стремление - во что бы то ни стало продолжать исполнять назначенное каждому дело. Так, мужичок, ругаясь и рискуя жизнью, бросается в непроглядную мглу ловить оторвавшихся лошадей, а другой приходит ему на помощь, приспосабливая для этого еще одну лошадь. Не перестает рассказывать свои сказки «советчик», от которого до поры никакого дела не требуется. Не падает духом передовой возница Игнат. Вспомним, что такое же поведение - во что бы то ни стало продолжать исполнять назначенное - отмечает Толстой и у солдат- защитников Севастополя.
В этой ситуации героя Толстого посещает несколько зловещая и даже аморальная фантазия: «Мне казалось, что было бы недурно, если бы к утру в какую-нибудь далекую, неизвестную деревню лошади бы уж сами привезли нас полузамерзлых, чтобы некоторые даже замерзли совершенно» [Толстой 1978 II, 232]. В разворачивающейся перед нами картине образы тех, кто эту игру переживает впервые (автор), явно отличаются от тех, кто играл в нее ранее. «Бывалые» - ямщики, задают и правила игры, и общий оптимистический настрой. Читателю и впервые попавшему в такие обстоятельства путешественнику свою уверенность они передают изредка роняемыми фразами: «Будьте покойны: доставим!» Именно так и происходит, и рассказ венчает: «Доставили-таки, барин!».
Исследование опыта становления ребенка - подростка - юноши, равно как и лично пережитого Толстым опыта войны как пограничной ситуации, помогло ему по-новому (в отличие, например, от Пушкина, Гоголя или Тургенева) подойти к осмыслению русского мировоззрения. Решающей для Толстого оказалась близость русского сознания к природе, его обращенность к Творцу и ясное видение главного и второстепенного в жизни. В пограничных условиях войны, близости смерти, самым глубоким основанием, фундаментом русского мировоззрения выступает христианство. При этом уже в ранний период творчества представление Толстого об отношениях человека и Бога не предполагает в них чьего-либо посредничества, не оставляет места церкви (что, как известно, в дальнейшем вылилось в известный конфликт).
Начавший прозревать все эти смыслы с первых шагов своей литературной деятельности, в последующих произведениях автор «Войны и мира» все обстоятельнее раскрывает значимость этих понятий для всего строя русского самосознания. При этом при анализе по своей сути экзистенциальных ситуаций, субъектом, определяющим меру добра и зла, правды и лжи, геройства и трусости, выступает персонаж из народной среды - крестьянин в охотничьем облачении или в солдатской шинели, равно как и «опростившийся» до приятия народной правды дворянин.
Романы «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресенье»
Переходя к роману «Война и мир», прежде всего хотелось бы отметить, что само толкование Толстым тем войны и мира представляется мне более широким, нежели просто обозначение военного и мирного времени, видится связанным с понятиями «смерти» и «жизни», с границей, их разделяющей. У Толстого война - не просто вооруженное столкновение, но и всякая «не жизнь», преддверие смерти; в равной мере неестественные, «искусственные» общественные отношения есть состояния войны, часто ведущие к смерти. Основанный на расчете, искусно смоделированный брак Пьера и Элен, кончается его распадом; построенные на ложных идеалах мечтания Андрея Болконского до Аустерлица завершаются тем, что он оказывается на грани жизни и смерти.
Неподлинное, неживое мимикрирует, пытается принять облик живого. Долохов на пари выпивает бутылку рома, сидя на подоконнике и рискуя разбиться: казалось бы, какое проявление живого - молодечества, лихости, удальства! Но у этого ухарства нет оправданной цели - одно лишь желание еще раз возвыситься в глазах собственного круга. Вспомним в этой связи и шулерскую игру Долохова с Николаем Ростовым. Долохов знает, что проигрыш в сорок три тысячи почти смертелен для семейства графа, которым он принят со всем радушием, но хладнокровно идет на это. То, что Долохов служит мертвому, «войне», проговаривает сам Толстой, описывая происходящее с ним: «...как бы соскучившись ежедневною жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким-нибудь странным, большею частью жестоким, поступком выходить из нее» [Толстой 1979, 56]. «Выходить» ...из жизни. Куда? Только в смерть.
Участие живого («мира») в том, что создается и действует по логике мертвого («войны»), для живого не проходит бесследно. Вспомним, что втянутый в карточную игру с Долоховым Николай Ростов, зная о тяжести удара, который он своим проигрышем наносит отцу, тем не менее, продолжает играть. А затем, как загипнотизированный, сообщает отцу об этом беспечными словами и наглым тоном: проигрался, с кем, дескать, не бывает. И лишь смиренная реакция графа Ильи Андреевича, как перед лицом смерти (не зародыш ли это толстовского «непротивления злу насилием»? - С.Н .), заставляет Николая очнуться и вернуться к жизни спасительным криком: «Папенька! па...пенька! ... простите меня» [Толстой 1979, 66]. Крик, как первый звук новорожденного, один из толстовских знаков ухода от смерти, отступления ее перед жизнью, победы живого «мира» над мертвой «войной». (В этой же связи вспомним и о крике девочки, а затем и Николеньки Иртеньева при виде тела умершей матушки; и здесь криком живое возвращает себя к жизни, покидая зону опасной близости со смертью.)
Особенно тщательно технологию действия неживого (искусственного) по поглощению-умерщвлению живого Толстой описывает на примере обольщения Наташи Анатолем Курагиным. Примечательно, что фоном для этого Толстой избирает оперное представление, изображенное подчеркнуто иронически и отстраненно. Наташа смотрит на все происходящее с удивлением и насмешкой, оно даже кажется ей «диким». Отметим, что к такой реакции естественного, живого на искусственное, театральное, неживое Толстой возвращается неоднократно: в искусственном мире все происходит так же, как и на подмостках с крашеными картонами. Показывая общение Наташи с Элен и ее братом Анатолем вперемешку с представлением на подмостках сцен жизни, любви и смерти, Толстой подчеркивает принципиальную однотипность происходящего. В царстве искусственного Долохов, Элен и Анатоль, как настоящие ангелы смерти, правят бал. При этом они, подобно актерам на сцене, подделываются под живое. Это не сложно, поскольку они красивы и самоуверенны, и Наташа невольно начинает подражать Элен, улыбнувшись Борису Друбецкому так же, как это делала графиня Безухова, а потом сев так, чтобы Анатолю лучше был виден ее профиль. Постепенно она перестает находить происходящее странным и, напротив, получает от него удовольствие.
Появление в ложе Элен Анатоля Толстой сопровождает ремаркой: «в ложе...пахнуло холодом». Неживое несет с собой холод, умерщвляя им. Анатоль, начиная овладение Наташей, приглашает ее на костюмированную карусель - вновь ситуация имитации, подделки. Наташа, хотя и чувствует, что у Анатоля есть «неприличный умысел», противиться не в силах. «...Его близость, и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. ...Она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды» [Толстой 1979, 344]. Наташа признается Соне: у меня нет воли, он - мой властелин, я - раба его. Спектакль состоялся: неживое поглотило живое.
Бездуховное и аморальное, составляющее существо того, что Толстой называет искусственным, есть инобытие смерти, ее реальное присутствие в человеческой жизни, в естестве каждого. Неживое в своем путешествии по реальному миру неминуемо ведет к гибели живого. Гибнет Наташина любовь к князю Андрею. Толстой определяет поступок Наташи словами Пьера как «низость, глупость и жестокость» [Толстой 1979, 375]. Но как и почему он стал возможен, на это ответа нет. Впрочем, это лишь усиливает впечатление об иррациональной силе неживого, огромной власти смерти.
Встреча неживого с живым, как правило, губительна для живого. Только в том случае, когда неживое соединяется с таким же неживым, трагедии не происходит. Счастливы в браке ограниченно-рассудительная Вера Ростова и мелочно-прагматичный Берг. Удачен брак по расчету Бориса Друбецкого и Жюли. Удовлетворен жизнью Долохов, наслаждающийся управлением волей других людей, Анатоля Курагина в том числе. Искренне предан своим господам - Анатолю Курагину и Долохову - и счастлив полнотой своего «неживого» существования троечный ямщик Балага, любивший, как отмечает автор, «перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве».
Для описания состояния Наташи, побывавшей в лапах неживого, автор привлекает фигуру Пьера - олицетворение нравственного начала. Его присутствие позволяет четче увидеть произошедшее с Наташей. «...Наташа чувствовала между собой и им в высшей степени ту силу нравственных преград - отсутствие которой она чувствовала с Курагиным...» [Толстой 1979, 76]. Моральная цельность, развитое моральное чувство оказываются, таким образом, атрибутами жизни, обеспечивающими успешное противостояние человека смертельному началу.
Размышляя о войне живого и мертвого, Толстой оказывается продолжателем традиции «мертвых и живых душ» великого Гоголя, поставившего перед многими поколениями русских мыслителей вопрос о взаимодействии живого и мертвого начал в жизни каждого человека, в жизни общества. И все же у Гоголя «мертвые» души отделены от живых, ибо мир живых очерчен в наметках второго тома поэмы. У Толстого же мы видим картину, отражающую всю сложность переплетений живого и мертвого, в том числе внутри самих героев. В самом деле: какое - живое или мертвое - начало берет верх в князе Николае Болконском в его отношениях с княжной Марьей? И как мог олицетворяющий все неживое Долохов, нежно любить свою старую мать и калеку-сестру? Нет вечного мира, но есть состояние «войны - мира» как формы жизни людей.
С феноменом смерти сталкиваются все основные герои романов Толстого. Но как по-разному относятся к смерти те, кто стоит на стороне неживого, «войны» и живого, «мира»! В знаменитой пьесе Е. Шварца «Тень» герой избавляется от вышедшей из-под его контроля тени словами: «Тень, знай свое место!». Так и здесь, в романной эпопее, нас не покидает чувство, что настоящие герои способны в решающий момент сказать: «Смерть, знай свое место!», и она отступает.
В чем же сила героев, способных произнести такие слова? Яснее всего она видна в образе солдата из народа капитана Тушина. Капитан - вовсе не органически бесстрашное существо, исполняющее волю столь же геройского начальства. Как все живые, он думает о возможной гибели и боится ее. Бесстрашным Тушина делает самоотверженное исполнение работы войны, полное включение в логику совершаемого дела. Такой человек, согласно Толстому, прежде всего - крестьянин или родственные ему по духу земледельцы-помещики. При изображении своих любимых героев из семейства Ростовых, Толстой не упускает случая подчеркнуть их близость к народу.
Еще один способ противиться смерти Толстой обнаруживает у солдат-артиллеристов на кургане, который во время Бородинского сражения посещает Пьер. Состоит он в том, что люди живут и действуют, как единый организм, проникнутый, по выражению Толстого, «теплым патриотизмом». При этом обнаруживается удивительная закономерность: чем более проявляет себя смерть, унося одного за другим защитников, тем веселее и оживленнее они себя ведут. В этой борьбе жизни со смертью выявляется одна важная особенность живого: сила «огня жизни» напрямую не зависит от количества людей, несущих в себе этот огонь. Напротив, чем меньше остается живых, тем сильнее разгорается огонь. Чем ближе смерть, тем выше ответственность каждого за свои поступки, ибо каждый может оказаться последним, в ком огонь жизни проявляет себя.
Свое исследование феномена смерти Толстой продолжает и в финале романа. Однако если ранее его внимание было сосредоточено преимущественно на самом факте смерти, на том, как смерть действует , в том числе и в своей ипостаси искусственного, то теперь его больше интересует отношение к ней героев. К этим персонажам, безусловно, относится и умирающий князь Андрей, и приговоренный, как он уверен, к расстрелу Пьер, и больной и знающий о близости смерти Платон Каратаев, и, наконец, переживающий мгновенную смерть Петя Ростов. Отречение от земной жизни князя Андрея совершается по мере того, как он вдумывается в открывшееся ему начало не земной, а вечной любви. Сущность ее - «всех любить», «всегда жертвовать собой для любви», означает в обычной жизни «никого не любить», «не жить этой земной жизнью». И чем больше он проникается этим «началом любви», тем дальше отходит от жизни, тем совершеннее уничтожает «ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью». Особенно важны страницы романа, на которых Толстой описывает состояние князя в его последние два дня, когда началась окончательная «нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу» [Толстой 1979, 76] и которое Наташа назвала «это сделалось с ним ». Истина, что есть две любви - любовь земная как привязанность к отдельному живому и «вечная любовь», не связанная с живым, - не умещается в сознании Андрея. «"Любовь? Что такое любовь? - думал он. Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть - значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику". Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего-то недоставало в них, что-то было односторонне личное, умственное - не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул» [Толстой 1979, 69-70]. В этом рассуждении Толстого обратим внимание на замечание «но это были только мысли». Как и всякий человек, Толстой не в силах разгадать тайну вечной любви, но он вплотную приближается к грани, разделяющей ее и земную любовь, отдавая себе отчет в принципиальной неспособности человека при жизни перейти эту грань. Интересно, что именно в контексте этих размышлений Толстой подтверждает найденное им решение в ответе на вопрос, как не бояться смерти. Оно - в стремлении живого к нравственному совершенству. «...Он так всеми силами души всегда искал одного: быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти» [Толстой 1979, 230], - говорит Толстой словами Пьера.
Наряду с жизнью и смертью как фундаментальными смыслами и ценностями русского мировоззрения, столь же значимыми в толстовских представлениях выступают ценности народа и природы, что прежде всего связано с образом Пьера Безухова в его безоговорочном стремлении слиться с народом. Как помним, появлению Безухова на Бородинском поле предшествуют молитва Наташи в домашней церкви Разумовских и молебен в войске накануне сражения. Наташа Ростова, недавно пережившая свой «Аустерлиц», также ищет путей согласия с окружающим миром. После первых слов священника «Миром господу помолимся» в ее душе звучит: «Миром, - все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью - будем молиться». Это состояние Наташиной души есть отраженное состояние русского мира накануне войны. Оно передается Пьеру, и в рифму домашней молитве Ростовой над Бородинским полем звучит общий молебен перед сражением. Так задаются масштабы происходящего с нацией и с человеком. Мировидение Пьера в этом эпизоде равновелико развертывающемуся перед ним событию. И сам он выглядит соразмерным масштабу героического эпоса, как бы превращаясь в былинного богатыря. И если ранее Пьер был исполнителем чужой эгоистической, противостоящей законам мироздания воли, то теперь он следует высшим правилам, выявляя и свои силы и возможности.
Пьера в его движении по Бородинскому полю сопровождает солнце. Оно до мельчайших подробностей высвечивает панораму предстоящей битвы, которая теперь приобретает, по существу, вселенские масштабы. Это историческое столкновение народов становится постижением ими своей сути. Природа как бы сочувствует русскому миру и поэтому ведет, поддерживает Пьера в главную минуту постижения сути жизни. Природные силы и народные силы русских сливаются воедино. Солдаты батареи Раевского, их «мир» становятся вровень с Историей и Природой. В лицах этих простых людей, по сути, крестьян, горит солнечный, божественный огонь. Он и влечет к себе Пьера, стремящегося испытать на себе его величавую силу. «"Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам Бога... Простота есть покорность Богу; от него не уйдешь. И они просты. Они не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное - золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное... состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить?.. Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли - вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо!" - с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучающий его вопрос...» [Толстой 1979, 306].
Пьер не подозревает, что самое главное Слово (Логос) для его мировидения родилось вовсе не в абстрактных разговорах с масоном-«благодетелем», а пришло из народной жизни. Это был голос берейтора, разбудившего Пьера: «Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство!». («Сопрягать» - «запрягать» - кажется, чего ближе!). Так из крестьянского низа, из слова-жеста рождаются важные для Пьера смыслы. Восстав от сна, Пьер отвергает «простые» корни важных для него смыслов, он не хочет видеть грязный постоялый двор с колодцем посредине, у которого солдаты поили лошадей, а хочет понять то, что открывалось во сне, не подозревая, что «сопряжение» грязного постоялого двора с философско-нравственными поисками - ответ на его вопросы. Весь дальнейший путь Пьера и есть, по Толстому, путь простоты сопряжения своей жизни с жизнью народа и природы. Проследив движение Безухова через Бородино и далее, можно увидеть: и у Пьера, и у всех, в ком живет ощущение народного и природного целого, нет иного пути, кроме как подчинить свое частное (внешнее) существование - общенародному (внутреннему).
Пытаясь осмыслить замысел толстовской эпопеи, можно заключить, что ее итог - в установлении цели, к которой должен двигаться русский мир. Цель эта - семейное единство нации, опирающееся на природный фундамент, включающий в себя и гармоническое сочетание мужского (Пьер) и женского (Наташа) начал.
Начатое в романе «Война и мир» осмысление фундаментальных смыслов и ценностей русского мировоззрения было продолжено Толстым в «семейном» романе «Анна Каренина». Сравнивая главные темы двух великих творений - любви и дела, жизни и смерти (мертвого и живого), отмечу следующее. В ряде ключевых пунктов роман «Анна Каренина» является не просто произведением, написанным вслед за «Войной и миром», но его философским развитием и углублением.
Один из таких развиваемых сюжетов - тема дела. Константин Левин - не менее значимый герой романа, чем Анна Каренина. Как верно отмечали, например, известные исследователи творчества Льва Толстого А. Зверев и В. Туниманов, «...эти персонажи существенно близки, пусть диаметрально разными оказываются итоги их жизненной одиссеи. ...Ведь главным сюжетным узлом этой одиссеи и в том, и в другом случае становятся кризис привычных ценностей и жажда жизни в согласии с требованиями естественного морального чувства, а не под властью общепринятой ложной нормы» [Зверев, Туниманов 2007, 294].
Константин Левин - первая тщательно проработанная толстовская программа-ответ на вопрос о возможности в современной ему России «позитивного дела». Для Левина, как и для самого Толстого, эталонный ответ - крестьянствование. Сельские занятия, с присущим им разнообразием, целиком заполняющие жизнь человека, возможны лишь в коллективном гармоничном взаимодействии многих людей и в непосредственном контакте с природой, и в русской литературе они всегда были одним из излюбленных позитивных примеров идеально организованного человеческого бытия. Начиная с Фонвизина с его «государственным предпринимателем» Стародумом, через образы «примерных помещиков» во втором томе гоголевских «Мертвых душ», сельские «люди дела» все активнее осваивают пространство русской классической прозы и поэзии. В особенности эта проблематика была широко представлена в рассказах и романах И. Тургенева и И. Гончарова. Примеры эти развеивают до недавнего времени прочно бытовавший в отношении русской классики миф о ее населенности исключительно «мертвыми душами» и «лишними людьми». Успешно продолжил традицию «позитивного дела» в России и Л. Толстой.
И все же центральной темой, развиваемой вторым романом Толстого, следует признать тему любви в аномальной, выходящей за пределы рационального форме ее проявления - страсти. Явление любви-страсти Толстой рассматривает в казалось бы невозможных для существования этого чувства условиях. И уже по этой причине оно сродни тому, которое исследуется Шекспиром в «Ромео и Джульетте», «Отелло» или «Короле Лире».
В «Войне и мире» к феномену страсти Толстой только прикоснулся. Если Наташа в «Войне и мире» была увлекаема внешней злой силой, то Анна ничего не может поделать прежде всего со своим сердцем, плененным страстью. В паре «Анна - Вронский» именно Анна - источник страсти. На протяжении романа нас не покидает ощущение, что Вронский - всего лишь резонатор бурно прогрессирующей страсти героини. Анна нуждается в постоянном физическом присутствии Вронского, озабочена тем, чтобы у него не было никаких независимых от нее интересов и отношений. Даже в период их спокойной совместной жизни в деревне, любая отлучка Вронского по делам приводит к напряжению, подозрениям, конфликтам.
Очевидно, что, дабы выжить и противостоять враждебным обстоятельствам, любовь-страсть должна быть чрезвычайно сильна и до болезненности изощренна. В нездоровой среде само качество людей и пережитый ими опыт не позволяют любви быть жизнеспособной, сильной, но гармоничной (то есть, не переходить границы, за которой начинается саморазрушение). Более того: чтобы в нездоровой среде вообще быть, чувство должно закалиться в противостоянии и, значит, во-первых, одолеть враждебные силы, и, во-вторых, не разрушиться после неизбежной деформации в борьбе с тем, что ей противостоит.
Применительно к толстовской героине это означает, что растущая страсть Анны доходит до самоуничтожения не только в силу того, что оно коренится в ее сердце, но и по внешним причинам: ее любовник не умеет жить семейной жизнью, оставленный муж - преуспевающий на государственном поприще механизм, только один раз являющий человеческие чувства, брат - эгоистичный, не способный к сопереживанию сибарит, а в принятых светским обществом понятиях скрываемая супружеская измена (как у княгини Бетси) - норма, а стремление Анны открыто отстаивать свое право на жизнь по любви - патология. Трагедия Анны представляется даже более существенной, чем ее пытался первоначально изобразить автор, когда он, как замечают Зверев и Туниманов, ставил перед собой задачу «сделать эту женщину только жалкой и не виноватой» [Там же, 295]. Ведь если сравнить столкновение с миром неживого Анны с аналогичным столкновением Наташи Ростовой, то различие огромно. Наташа - лишь жертва, слабое существо, попавшее в сети мертвечины, зараженное ее ядом, которое благодаря обстоятельствам счастливо спасается и постепенно выздоравливает. Иное - Анна. Она в самом деле изменница, пользовавшаяся изначально возможностями и силой «света»: благодаря браку по расчету с Карениным она - плоть от плоти «высшего света». Вспомним, что до решающего шага - признания Анны мужу в измене и последовавшей за тем открытой любви к Вронскому, Анна не выходит за пределы общепринятого.
Но Анна решается изменять открыто. Чему же она изменяет, какие отношения разрушает, какие границы переходит? Несомненно, поставлен в унизительное положение, оскорблен и действительно страдает от незаслуженной обиды ее муж. Он никогда не обманывал Анну, не стремился казаться лучшим, чем был на самом деле (тому порукой его природная ограниченность, он просто не додумался бы до этого). Это Анна изменила негласно заключенному между ними договору. Поэтому ненависть Анны к мужу хотя и понятна, но несправедлива. В муже Анна ненавидит собственное прошлое, сделку со «светом».
Другое дело, и это обнаруживает одна из великих сцен романа - прощения Карениным Вронского и своей жены в момент, когда она почти умирает после родов, - что Алексей Александрович вдруг оказывается способным возвыситься над ложными установлениями «света» и находит в себе силы превратить свое убеждение в поступок. «Душевное расстройство Алексея Александровича все усиливалось и дошло теперь до такой степени, что он уже перестал бороться с ним; он вдруг почувствовал, что то, что он считал душевным расстройством, было, напротив, блаженное состояние души, давшее ему вдруг новое, никогда не испытанное им счастье. Он не думал, что тот христианский закон, которому он всю жизнь свою хотел следовать, предписывал ему прощать и любить своих врагов; но радостное чувство любви и прощения к врагам наполняло его душу» [Толстой 1981, 452-453].
В этой сцене Толстой открывает нам великую истину, касающуюся природы страсти. Страсть лечится прощением и смертью. То же говорит и Шекспир: со смертью Ромео и Джульетты стихает война семейств Монтекки и Капулетти, со смертью Дездемоны умирает страсть Отелло. Страсть умирает вместе с тем, в ком она жила. И, очевидно, иного способа избавления от нее не существует.
Избегая вовлечения в логику развития страсти, Каренин отрекается от своего христианского поступка, равнозначного бунту против общества, и возвращается в лоно привычных ложных установлений. Его позиция - простить жену и даже ее любовника, - конечно же, была бы высмеяна «светом». На такое мужественное решение у Алексея Александровича сил не достает. Оно было бы сродни страсти, хотя и иного рода. Но Каренин - человек без страстей. И вскоре он принимает решение: ни в чем Анне на уступки не идти, развода не давать, сына от матери отстранить.
Анализируя природу страсти, Толстой с помощью других героев вводит нас в пограничную со страстью область - область подлинной сильной любви. Делает он это двояко: позитивно, передавая переживания Левина, вознамерившегося сделать предложение Кити, и негативно, - повествуя о Вронском. Левин, как помним, приехав в Москву, направляется на каток, где развлекается Кити. Приблизиться к Кити он не решается. Его останавливает все, даже ее улыбка. Кити догадывается о любви к ней Левина, но отдает предпочтение Вронскому. Между тем в ее отношениях к тому и другому была существенная разница - не в пользу Алексея Кирилловича: в нем она чувствует «какую-то фальшь» [Толстой 1981, 57]. Но фальшь эта - того рода, что признана «светом» и носит имя «блеск». Классически точную оценку двух главных любовных линий: Анны - Вронского и Кити - Левина находим у В. Набокова. О первом союзе Набоков говорит как о построенном лишь на физической любви и потому обреченном. Женитьба же Левина «основана на метафизическом, а не физическом представлении о любви, на готовности к самопожертвованию, на взаимном уважении» [Набоков 1996, 57]. Добавлю от себя: за этой духовно богатой и личностно наполненной метафизикой, конечно же, незримо стоят ценности семьи и дома. В русском мировоззрении, как это уже много раз показывали классики отечественной литературы до Толстого, дом - не просто общее теплое место. Это место, где согласованно перемещающиеся тела родственны, а души звучат в унисон. Без этого нет подлинного метафизического Дома. И для Толстого Дом - тот, который строят Левин и Кити, Дом любви и общего высокого духа. У Анны Дома нет и для нее он вообще невозможен.
Отдавшись страсти, Анна делается другим человеком и многое начинает видеть в ином свете. Даже ее любимый сын Сережа кажется ей хуже, чем она воображала его во время разлуки. Но Вронский - совсем иное существо. В сравнении с Анной он менее тонок, развит, глубок. «В его петербургском мире все люди разделялись на два совершенно противоположные сорта. Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному мужу надо жить с одной женой, с которой он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержанным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, - и разные тому подобные глупости. Это был сорт людей старомодных и смешных. Но был другой сорт людей, настоящих, к которому они все принадлежали, в котором надо быть, главное, элегантным, красивым, великодушным, смелым, веселым, отдаваться всякой страсти не краснея и над всем остальным смеяться» [Толстой 1981, 129]. И далее - четкое обозначение отношений: подлинная страсть у Анны и поначалу подобие страсти (как бы санкционированной «светом», родственной волокитству Стивы) у Вронского. Нельзя с точностью утверждать, оказался ли Вронский сам по себе способен выйти за пределы волокитства или причиной тому была сила страсти Анны, но скоро его отношение к связи с Анной сделалось иным. Вронский не сознает, что зреющее в обществе недовольство, кроме характерного для всякого общественного организма свойства отрицательно реагировать на нарушения установленного порядка вещей, подпитывается и негодованием по поводу небрежения им, обществом. Ведь и Вронский, а еще более Анна, с историей ее замужества и перехода из провинциальной глуши в высший свет, были и по праву рассматривались обществом как его члены, которым следует быть благодарными и послушными. Впрочем, невозможность полного осознания всего, что пришло в движение вследствие поступка Анны и Вронского, не мешает Вронскому интуитивно нащупать верный по отношению к страсти Анны выход. «...Ему в первый раз пришла в голову ясная мысль о том, что необходимо прекратить эту ложь, и чем скорее, тем лучше. "Бросить все ей и мне и скрыться куда-нибудь одним с своею любовью", - сказал он себе» [Толстой 1981, 129]. В самом деле, отшельничество, удаление от мира, например жизнь помещиком в провинциальной глуши, - реальный выход, во всяком случае - возможная альтернатива зреющему остракизму.
Если попытаться смотреть на поведение Вронского не глазами страсти, а что называется беспристрастно, то мы вряд ли найдем повод для слов упрека. Вронский старается быть нормальным человеком, который любит Анну. Это Анна увлечена потоком и не управляет собой. То, что это так, Толстой косвенно дает понять разными способами, в том числе и очень странным для способной к любви женщины - ее равнодушием к дочери. Дочь - возможность будущей жизни, в том числе и с любимым человеком, ее отцом, Вронским, как бы не существует для Анны. Она вся во власти сжигающего ее чувства, которое столь сильно, что, кажется, остановило ее дальнейшее развитие, закрыло для нее будущее. В этом, как представляется, обнаруживается еще одна черта страсти - возможность ее развития лишь на основе и за счет тех чувств, сознания и опыта, которые были свойственны человеку в момент, когда страсть им овладела. Покоренный страстью человек попадает в круг постоянного переживания того опыта и полноты сознания, которые оказались в нем в момент начала страсти. Выход из этого состояния только один - смерть.
Неспособность к дальнейшему развитию - само по себе одна из форм смерти, и потому все, кого настигает страсть, становятся персонажами трагедии, а их физическая смерть - лишь материализацией состоявшейся ранее смерти сознания и чувств - ума и сердца, если прибегнуть к терминам русской литературно-философской традиции. Вспомним, к примеру, последние годы жизни гончаровского героя, Ильи Ильича Обломова, в супружестве с вдовой Пшеницыной: он будто закостеневает, что особенно ясно видно во время посещения его Штольцем. В случае Обломова страсть убивает Илью Ильича (или, что то же самое, Илья Ильич убивает в себе любовь-страсть к Ольге) мгновенно, хотя ритуал погребения откладывается.
Возможность по мере чтения и истолкования литературного произведения «домысливания», проработки глубинных смысловых ходов и направлений, которые логически просматриваются читателем или допускаются автором, хотя и не всегда им реализованы и потому не явлены в тексте, - это, собственно, одна из отличительных черт подлинно крупного литературно-философского произведения, «Анны Карениной» в том числе.
В подтверждение правильности наблюдения о «большей смысловой широте текста, чем его словесная выраженность», приведу размышления Иосифа Бродского: «Пишущий стихотворение пишет его прежде потому, что язык ему подсказывает или просто диктует следующую строчку. Начиная стихотворение, поэт, как правило, не знает, чем оно кончится, и порой оказывается очень удивлен тем, что получилось, ибо часто получается лучше, чем он предполагал, часто мысль его заходит дальше, чем он рассчитывал» [Бродский 1997, 16]. Как известно, Толстой задумывал написать роман о «мысли семейной» и при этом намеревался придать ему несколько ироничное толкование (первоначальное название его было «Молодец баба») и рассказывать в нем о «барских амурах». Однако по мере погружения в проблему любви-страсти Толстой создал нечто совершенно иное, подтвердив «демоническую репутацию» (Бродский) литературы. У него получилась «поэма страсти». И как таковая она «действительно превосходит все, что было создано до Толстого русскими авторами» [Зверев, Туниманов 2007, 57].
Для понимания степени ненормальности Анны в ее подчинении страсти Толстой сводит свою героиню с Левиным. Вот как разворачивается эта линия. Вместе со Стивой Левин посещает Анну - знакомится с ней. И его сразу же поражает то количество достоинств, которые он видит в этой вызывающей чувство жалости женщине. «Кроме ума, грации, красоты, в ней была правдивость. Она от него не хотела скрывать всей тяжести своего положения». На вопрос Стивы, какой ему показалась Анна, Левин отвечает: «...Необыкновенная женщина! Не то что умна, но сердечная удивительно. Ужасно жалко ее!» [Толстой 1981, 290-291].
Впрочем, Толстой тут же замечает: но он чувствовал, что в «нежной жалости», которую он испытывал к Анне, было «что-то не то ». И это «не то» для Толстого, строящего свой тип русского мировоззрения, означает страсть как результат тлетворного влияния города, жизни человека вне природы и народа, ради одних лишь плотских утех. «Естественный» и «нормальный» человек Левин, живя в городе «шалеет». Он понимает, что тем, чем он занят в Москве, он никогда не стал бы заниматься в деревне, поскольку это одни разговоры, еда и питье. Он понимает, что живет «бесцельною, бестолковою жизнию, притом жизнию сверх средств». А ненормальная жизнь рождает ненормальные отношения людей. В Анне не просыпается материнское чувство к дочери в том числе и потому, что Анна, как было заведено прежде всего у городских дам, сама не кормит ребенка, а поручает это кормилице. Ненормальная и неестественная городская жизнь не позволяет Анне отказаться от сложившихся у нее с Вронским «отношений борьбы» за его, Вронского, свободу и против ее, Анны, фактически крепостного общественного состояния.
Развязка романа с неотвратимостью приближается. Владеющий Анной в городе «злой дух» в очередной раз берет верх. «И смерть, как единственное средство восстановить в его сердце любовь к ней, наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей» [Толстой 1981, 345]. А как перед всякой физической кончиной, которую не раз описывал Толстой, у смертельно раненого (большного, авнеии с минутноанна итожит свои счеты с жизнью: «...Все мы ненавидим друг друга»; «Никогда никого не ненавидела так, как этого человека!», - думает она о Вронском. «Если бы я могла быть чем-нибудь кроме любовницы, страстно любящей одни его ласки; но я не могу и не хочу быть ничем другим», - открывается ей страшная правда довлеющей над ней страсти. «Сережа? - вспомнила она. - Я тоже думала, что любила его, и умилялась над своею нежностью. А жила же я без него, променяла же его на другую любовь и не жаловалась на этот промен, пока удовлетворялась той любовью» [Толстой 1981, 359].
Всё и все вокруг ей кажутся «уродливыми и изуродованными». Последнее слово знаменательно, означает переход к приближающейся развязке: через некоторое время тело Анны будет в самом деле изуродовано и, опережая этот ужас, Анна подсознательно начинает привыкать к тому, что то, что с ней сделается, есть чуть ли не обыденность жизни, то есть то, что она видит постоянно, к чему привыкла и что, по этой причине, уже не может быть страшно.
Но привыкнуть к этому нельзя. И последней попыткой - возвратом к жизни все же становится ее инстинктивное движение выхватить назад из-под едущего вагона свое тело, под который она его только что бросила. Но поздно. «И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла» [Толстой 1981, 364]. Анны не стало. Страсть загасила свечу-жизнь.
Во взаимодействии своих героев с неверно устроенным и потому враждебным им внешним миром Толстой старается рассматривать обе стороны. Но если в «Войне и мире» он лишь вскользь касается природы общества, в котором живут князь Андрей, Пьер и Наташа, а в «Анне Карениной» делает это хотя и более основательно, но по необходимости локально, то в «Воскресении» общество, наряду с героем романа князем Дмитрием Ивановичем Нехлюдовым, становится главным предметом авторского анализа.
Нехлюдов интересует Толстого не столько его внешними связями (как это было в случае с Константином Левиным в его деревенских хозяйственных занятиях), сколько его собственным «изменением - преображением - воскресением». И если в «Анне Карениной» Толстой описал путь «нисхождения - гибели», то в «Воскресении» вектор движения, представленный Масловой и Нехлюдовым, направлен ввысь: через покаяние - к нравственному возрождению.
Рассмотрение романа Л. Толстого «Воскресение» под углом зрения разработки системы русского мировоззрения интересно еще и тем, что впервые в русской литературе центральным исследуемым предметом становится дело не как хозяйственная практика, а как делание человеком самого себя . В результате, русское мировоззрение обогащается новым существенным и отныне неустранимым аспектом: рефлексией человека, озабоченного собственным преображением.
По сюжету романа Нехлюдов предстает в двух образах. Первый относится к моменту его нравственного падения, второй - спустя десять лет, когда он случайно встречается с Катюшей на судебном процессе. В первом Нехлюдов - «развращенный, утонченный эгоист, любящий только свое наслаждение», который «считал собою свое здоровое, бодрое, животное я » [Толстой 1983, 52-53]. Для него все просто, нет загадок, нет общения с природой, с мыслящими и чувствующими людьми. Женщина представляется Нехлюдову всего лишь «одним из лучших орудий испытанного уже наслаждения». Согласно Толстому, он живет так потому, что не «верит себе», решает любой вопрос не в пользу своего «духовного я », а, напротив, «верит другим» и делает все в угоду своему «я животному».
Деградация молодого князя Нехлюдова, начавшаяся после переезда из деревни в Петербург, завершается поступлением на военную службу. Важно отметить, что и в «Воскресении», на закате жизни, как и в «Войне и мире», Толстой повторяет одну из своих излюбленных мыслей, говоря о нравственной порочности военной службы как одного из основополагающих человеческих установлений. «Военная служба вообще развращает людей, ставя поступающих в нее в условия совершенной праздности, то есть отсутствия разумного и полезного труда, и освобождая их от общих человеческих обязанностей, взамен которых выставляет только условную честь полка, мундира, знамени и, с одной стороны, безграничную власть над другими людьми, а с другой - рабскую покорность высшим себя начальникам» [Толстой 1983, 54]. А праздная жизнь действует на военных в особенности разлагающе, потому что «если невоенный человек ведет такую жизнь, он в глубине души не может не стыдиться такой жизни. Военные же люди считают, что это так должно быть, хвалятся, гордятся такою жизнью, особенно в военное время...» [Толстой 1983, 55]. Себялюбие Нехлюдова, его эгоизм, небрежение другими людьми своей высшей точки достигают в соблазнении Кати. Полную негодность этих «ценностей» для постулируемой системы русского мировоззрения Толстой акцентирует сопоставлением с неизменной доминантой - природой. Размышляя о своем грехе, Нехлюдов вспоминает и о том, в какую страшную ночь он был совершен: с ломавшимся на реке льдом, туманом и, главное, «тем ущербным, перевернутым месяцем, который перед утром взошел и освещал что-то черное и страшное» [Толстой 1983, 73].
В романе не раскрыты причины, заставившие Нехлюдова начать движение от его «животного я » к «я духовному» - все происходит как бы само собой в тот момент, когда Нехлюдов узнает в одной из обвиняемых Катюшу Маслову. Толстой просто констатирует новое состояние, при котором Дмитрий Иванович в «... глубине своей души...уже чувствовал всю жестокость, подлость, низость не только этого своего поступка, но всей своей праздной, развратной, жестокой и самодовольной жизни, и та страшная завеса, которая каким-то чудом все это время, все эти двенадцать лет скрывала от него и это преступление, и всю его последующую жизнь, уже колебалась, и он урывками уже заглядывал за нее» [Толстой 1983, 83]. Это все тот же, только «безмолвный» крик души, увидевшей, как в зеркале, себя мертвую.
По мере «воскресения» Нехлюдов с ужасом обнаруживает, что прежде жил в городе мертвых. В этой связи особенно символичен эпизод, в котором Нехлюдов оказывается в доме, в котором жила и умирала его мать - перед смертью ссохшаяся, как мумия, женщина лежала в комнате рядом со своим портретом, на котором была изображена в виде полуобнаженной красавицы. Этот величественный портрет напомнил Нехлюдову о «свете», в котором он до недавнего времени жил и, будучи мертвым, чувствовал себя живым. Этой ассоциацией Толстой вновь возвращает нас теме «неживого - искусственного» и «живого - естественного». Впрочем, в «Воскресении» она обретает новую грань.
Как мы помним, Нехлюдов, желая искупить свою вину перед Катей, с самого начала решает, что он должен на ней жениться: «... мысль о том, чтобы ради нравственного удовлетворения пожертвовать всем и жениться на ней, нынче утром особенно умиляла его» [Толстой 1983, 123], - замечает Толстой. Чего больше в этой нелепой, но умиляющей мысли: гордости за себя, «жертвователя», или привычки крепостника-барина, делающего то, что «желает», хотя бы и нравственного? В любом случае здесь нет отношения к Кате как к человеку свободному, женщине, на которой нельзя предполагать жениться без ее воли. Здесь по-прежнему действует своевольное «животное я », хотя и облаченное в благопристойные одежды.
«Очищение души», как Толстой называет то, что делает Нехлюдов, происходит в путешествии героя по миру «живому» и «мертвому». При этом мир «живой» - люди в тюрьме - имеет атрибуты подземного мира мертвых, и, напротив, мир «мертвых» внешне кажется живым. По сути, «высший свет» и «тюрьма» устроены почти одинаково. И там, и здесь ложь довлеет над правдой, сила - над добром и справедливостью, низкое - над высоким. И лишь человек (не важно - в каком мире он находится), начавший верить, что он образ и подобие Божие и соответственно с этим поступать, меняет этот неживой мир.
Задумываясь над тем, как случилось, что «человеческое отношение с человеком стало не обязательно», Толстой словами Нехлюдова дает ответ: все дело в том, что люди «признают законом то, что не есть закон, а не признают законом то, что есть вечный, неизменный, неотложный закон, самим Богом написанный в сердцах людей... Только позволь себе обращаться с людьми без любви...и нет пределов жестокости и зверства по отношению других людей...и нет пределов страдания для себя» [Толстой 1983, 362-363].
Частный случай - личное соприкосновение Наташи Ростовой или Анны Карениной с миром «неживого» в заключительной части «Воскресения» приобретает характер обобщения, приговора всему общественному устройству как мертвечине: «из всех живущих на воле людей посредством суда и администрации отбирались самые нервные, горячие, возбудимые, даровитые и сильные и менее, чем другие, хитрые и осторожные люди, и люди эти, никак не более виновные или опасные для общества, чем те, которые оставались на воле, запирались в тюрьмы, этапы, каторги...» [Толстой 1983, 423]. И далее: «Все это были как будто нарочно выдуманные учреждения для произведения сгущенного до последней степени такого разврата и порока, которого нельзя было достигнуть ни при каких других условиях, с тем чтобы потом распространить в самых широких размерах эти сгущенные пороки и разврат среди всего народа» [Толстой 1983, 424]. . Санкт-Петербург.: MCMХVIII, 1997.
Борьба со страхом смерти у самого Толстого в конце концов разрешается уходом из привычной, но ставшей чуждой жизненной среды. И уход этот оказывается уходом в смерть.
Интересные (в духе православно-христианской традиции) размышления по этому поводу можно найти в книге [Мардов 2005].
Разделы: Литература
: познакомиться с интересными фактами биографии
писателя, с его религиозно-философскими взглядами, с особенностью
мировоззрения;
Тип урока: защита проекта.
Оборудование: проектор, мультимедийная презентация.
Ход урока
1. Слово учителя.
(Приложение 1 , Слайд 1)
Сегодня мы будем говорить о великом русском писателе XIX и XX веков – Льве Николаевиче Толстом. Этот урок – заключительный этап вашего самостоятельного изучения жизни Толстого. Вы работали над проектом: изучали биографический материал. Скажите, на что вы больше обращали внимания: на события, на характер, на мысли и убеждения писателя? (Учащиеся отмечают, что больше обращали внимания на взгляды, взаимоотношения писателя с его окружением, на развитие его характера.) Значит, как лучше назвать наш урок (и проект тоже): “Жизнь писателя Л. Н. Толстого” или “Личность писателя Л. Н. Толстого”? (Учащиеся выбирают второй вариант с добавлением “Л. Н. Толстой. Личность и мировоззрение писателя”.) На начальном этапе проекта я познакомила вас с мнением писателя М. Горького, хорошо знавшего Толстого: “Нет человека более достойного имени гения, более сложного, противоречивого…”. Из этих слов вытекает вопрос, который мы с вами взяли за общую проблему проекта. (Слайд 2) Сформулируйте этот вопрос. (Учащиеся говорят: “В чём гениальность, сложность и противоречивость личности Толстого?) Значит, какова цель нашего урока? (Найти ответ на этот непростой вопрос.) В начале проекта я сообщила вам 5 интересных фактов из жизни Л. Н. Толстого. Вы решили провести исследование. Помните, мы высказали гипотезу: “Если мы изучим литературу о Л. Н. Толстом, его дневники, статьи, узнаем, в чём гениальность и сложность его личности, соотнесём его жизненные ценности со своими ценностями, наконец, лучше поймём его героев”. Посмотрим, сможем ли мы сегодня убедиться в верности гипотезы. На каждом столе – лист оценки выступлений по 5-балльной системе. (Слайд 3) По критериям внутренней оценки (объём выполненной работы, качество работы и оперативность) вы уже оценили себя. По критериям внешней оценки оцените группу в целом после каждого выступления. Лист оценки перед вами, ещё раз посмотрите критерии (интересный материал; соответствие плану выступления: вопрос, развёрнутый ответ, вывод; умение общаться со слушателями: свободное владение материалом, чёткая речь, достойный ответ на вопрос оппонентов; время выступления – 5 минут). Не забывайте задавать вопросы друг другу. (Слайд 4) Начинаем защиту проекта. Форма защиты – ваши выступления с презентацией. Продукт проекта – альбом-презентация. По вашим слайдам единый дизайн сделала…, редактировала… .
2. Выступление первой группы.
(Слайд 5) Наше исследование началось с такого факта: Л.Н.Толстой всего 2 года проучился в Казанском университете, не закончил его, однако стал образованнейшим человеком своего времени, полное академическое собрание сочинений которого составляет 90 томов. Как, не имея высшего университетского образования, он стал великим гением? (Слайд 6) Софья Андреевна Толстая, жена писателя, однажды сказала: “Всему, чему он в жизни выучился, он выучился сам, своим усиленным трудом”. Ещё в университете Л. Толстой понял, что его не удовлетворяют университетские знания. Он решает далее учиться самостоятельно, начинает вести дневник, в котором составляет для себя правила. (Слайд 7) Их больше 40, мы приведём несколько из них: 1. Что назначено непременно исполнить, то исполняй, несмотря ни на что. 2. Что исполняешь, исполняй хорошо. 3. Никогда не справляйся в книге, если что-то забыл, а старайся сам припомнить. 4. Заставь постоянно ум твой действовать со всею ему возможною силой. 5. Читай и думай всегда громко. 6. Не стыдись говорить людям, которые тебе мешают, что они мешают. (Слайд 8) Он составляет программу развития, которую намерен осуществить за 2 года: 1. Изучить весь курс юридических наук, нужных для окончательного экзамена в университете. 2. Изучить практическую медицину и часть теоретической. 3. Изучить языки: французский, русский, немецкий, английский, итальянский и латинский. 4. Изучить сельское хозяйство как теоретическое, так и практическое. 5. Изучить историю, географию и статистику. 6. Изучить математику, гимназический курс. 7. Написать диссертацию. 8. Достигнуть средней степени совершенства в музыке и живописи. 9. Получить некоторые познания в естественных науках. 10. Составить сочинения из всех предметов, которые буду изучать. Самое удивительное то, что большую часть этой программы Толстой выполнил. Дневник помогал ему воспитывать себя, на его страницах он спорил сам с собой, строго судил свой образ жизни и обличал себя в многочисленных “грехах”. (Слайд 9) Вот что читаем в дневнике за 1854 год: “Я дурен собой, неловок, нечистоплотен, совсем необразован. Я раздражителен, скучен для других, нескромен… Я умен, но ум мой ещё никогда ни на чем не был основательно испытан. У меня нет ни ума практического, ни ума светского, ни ума делового…”. (Слайд 10) Задачей самовоспитания он считал “избавление от трёх главных пороков: бесхарактерности, раздражительности, лени”. Конечно, Толстой преувеличивал свои недостатки, но самокритика помогала ему совершенствоваться. Дневник был его строгим учителем, надёжным другом. Нужно ещё отметить, что писатель знал английский, французский и немецкий языки в совершенстве, легко читал на польском, чешском и на итальянском языках. Он хотел читать интересующую его литературу в подлиннике. (Слайд 11) Толстой усиленно читает западноевропейскую литературу: Шарля Монтескьё, Жана–Жака Руссо – французских писателей, мыслителей, философов. (Слайд 12) В дневнике за 1884 год читаем: “ Надо составить себе круг чтения: Эпиктет, Марк Аврелий, Лаоцы, Будда, Паскаль, Евангелие. Это и для всех нужно”. Эпиктет – римский философ, Марк Аврелий – римский император, написавший философские сочинения, Лао-Цзы – древнекитайский писатель, Будда – основатель буддизма. Значит, Толстой интересовался философией и религиозной литературой, был очень начитанным человеком. Писатель постоянно расширял свой кругозор. (Слайд 13) Он задумал совершить в 1857 году свое первое заграничное путешествие: едет в Западную Европу, посещает Францию, там побывал в Лувре, национальной библиотеке, Французской академии, прослушал ряд лекций в Сорбонне. (Слайд 14) Также заезжает в Германию, там знакомится с немецким писателем Ауэрбахом. Кроме того, он встретился также с немецким педагогом Дистервегом. В 1860 году он вторично едет за границу. Толстой называет эту поездку “путешествием по школам Европы”. Он посетил огромное количество учебных заведений, чтобы узнать, как на Западе поставлено преподавательское дело. У себя в Ясной Поляне он открыл экспериментальную школу. Самым важным в образовании, по его мнению, является соблюдение условий свободы, воспитание и учение на основе религиозно–нравственного учения. Он сам стал учителем для крестьянских детей. Итак, Л.Н.Толстой стал великим человеком своего времени благодаря своей силе воли, требовательности к себе, благодаря своему стремлению к самоусовершенствованию. (Слайд 15)
Вопрос оппонентов: В чём суть нравственного самоусовершенствования?
3. Выступление второй группы.
(Слайд 16) Л. Толстой прожил долгую жизнь – 82 года. Для сравнения мы просмотрели годы жизни других великих писателей. (Слайд 17) Например, Ф. Тютчев прожил 69 лет, М. Е. Салтыков-Щедрин – 63 года, М. Горький – 68 лет, Н. А. Некрасов – 56 лет, А.А. Фет – 72 года, Ф.М. Достоевский – 59 лет. Нам стало интересно, в чем же секрет долголетия Толстого. Л.Н. Толстой всю жизнь занимался спортом, правильно питался. С годами писатель все более явно чувствовал, что возможности духовного выражения связаны с физическими силами, здоровьем. Толстой считал первостепенным условием продуктивности труда строго размеренный образ жизни. Он создал распорядок дня, которому следовал всю жизнь. Весь день он делил на четыре части, называя их “мои четыре упряжки”. (Слайд 18) Мы показываем схематично это так: на занятия спортом уходит 15% времени, на физический труд – 10%, на умственный труд – 13%, на общение с людьми – 29%, а на сон остаётся 33%. Изучив его дневники, мы составили кодекс здоровья Толстого. (Слайд 19) Это спорт, физический труд, единство с природой, правильное питание, отказ от вредных привычек. (Слайд 20) Свой день писатель начинал с занятия спортом. Он каждое утро усердно занимался гимнастикой, записав позднее в дневнике, что гимнастика “необходима для развития всех способностей”. (Слайд 21) Для себя Толстой составил список из двадцати обязательных физических упражнений и отметил следующие правила их выполнения:
- Останавливайся, как только почувствуешь легкую усталость;
- Сделав какое-нибудь упражнение, не начинать нового, пока дыхание не вернется к своему нормальному состоянию;
- Стараться сделать на следующий день то же количество движений, как и накануне, если не больше.
Позднее привычку к гимнастике он стремился выработать у своих детей. Л. Н. Толстой любил купаться и хорошо плавал. (Слайд 22) Он был отличным наездником, занимался джигитовкой. Любил лошадей, знал в них толк. Толстой любил ездить на велосипеде, играть в шахматы. (Слайд 23) Важная часть его дня – физический труд. Хотя Толстой был дворянского происхождения, он любил делать крестьянскую работу. Сам пахал поле и об этом писал в своем дневнике от 20 июня 1889 года: “Встал в шесть и пошел пахать. Очень приятно”. (Слайд 24) Занимаясь самоусовершенствованием, Толстой освободился от вредной привычки: перестал курить. Отказался он и от употребления вина. (Слайд 25) После напряженной литературной работы писатель в любую погоду, даже в тридцатиградусный мороз, отправлялся на прогулку, продолжавшуюся не менее трех часов, не раз ходил он пешком из Ясной Поляны в Тулу, а это 14 километров. Толстой любил ходить по Ясной Поляне. Он укрывался в самой чаще Ясной Поляны и принимал воздушные ванны. (Слайд 26) Толстой всю жизнь правильно питался, он был убежденным вегетарианцем, но не строгим. Исключил из своего рациона мясо и рыбу, но ел масло, пил молоко, кефир, очень любил яйца. Относясь спокойно к смерти и в старости готовя себя к ней, Толстой не переставал радоваться каждому новому дню труда. Наша группа пришла к выводу: думаем, что одним из секретов долголетия Л. Толстого является то, что писатель вел здоровый образ жизни. Для нас, молодых, это хороший пример для подражания. Нужно заниматься спортом, физическим трудом и следить за своим питанием.
Вопрос оппонентов: Можно ли Л. Толстого назвать гармонически развитой личностью? Почему?
4. Выступление третьей группы.
(Слайд 27) Мы узнали такой факт из жизни Толстого: в свои 82 года ночью он ушел из родного дома, которым он очень дорожил, от своей семьи, которую он очень любил. Почему же? Чтобы ответить на этот вопрос, мы поставили перед собой цель: изучить взаимоотношения между отцом и детьми, мужем и женой. Поэтому у нас определилась такая тема: “Толстой и его семья”. (Слайд 28) Женился Лев Николаевич осенью 1862 года на дочери врача придворного ведомства Софье Андреевне Берс. Первые семейные радости создали у Толстого ощущение обретенного мира и большого счастья. Он любит свою жену и с радостью отдаётся этому чувству. “Счастье семейное поглощает меня всего, – пишет он в дневнике от 5.01.1863года, – такого не было и не будет ни у кого, и я осознал его”. Приятель Толстого И.П. Борисов в 1862 году заметил: “Она – прелесть хороша собою вся. Здраво умна, проста и нехитроумна – в ней должно быть и много характера, т.е. воля ее у нее в команде. Он в нее влюблен…”. (Слайд 29) В лице своей жены он нашёл помощницу во всех делах, практических и литературных, – в отсутствие секретаря она по нескольку раз переписывала набело черновики своего мужа. (Слайд 30) У супругов была большая семья – 13 детей. Некоторые из них умерли в младенчестве. Варвара не дожила до года, Петр и Николай прожили всего один год, Алексей – 5 лет. Дольше всех прожила любимая дочь Толстого – Александра, умерла в 1979 году в Америке. Дочь Мария умерла в 1906 году. Старшая дочь Татьяна была хранительницей усадьбы в Ясной Поляне. Сын Михаил написал мемуары “Мои родители”. Стали писателями Лев и Илья, композитором – Сергей, были ещё сыновья Андрей и Иван. (Слайд 31) Л.Н. Толстой был сторонником семейного воспитания и обучения детей. Воспитание детей он считал одной из самых важных задач и обязанностей родителей. (Слайд 32) Дочь Александра уважала и любила своего отца: “…мой отец был велик тем, что всю свою жизнь, с детства, стремился к добру, и, когда ошибался, заблуждался и падал, он никогда не оправдывался, не лгал ни себе, ни людям, а подымался и шел дальше. Эти основные черты его – смирение и скромность, недовольство собой – и побуждали его всегда подыматься выше и выше”. Толстой особенно любил своих дочерей: “Чувствую грех своей исключительной привязанности к дочерям” (дневник от 24. 08. 1910.). (Слайд 33) На рубеже 1880–х годов Толстой переживает резкий идейный и духовный перелом. Его мучает собственное благополучие в то время, когда вокруг царят бедность, ложь, несправедливость. (Слайд 34) Изо дня в день углубляется его разлад с семьёй, особенно с сыновьями и женой, которые не принимают его нового миросозерцания и противятся претворению его в жизнь. Он пришёл к отрицанию собственности, отказался от владения недвижимым имуществом, имениями, землёй, от литературного гонорара, но при этом, не желая причинять зло близким, передал семье права на них и доходы с сочинений, написанных до 1881 года. В первом завещании от 1909 года он написал о том, чтобы все его литературные произведения, которые написаны и напечатаны с 1 января 1881года, не составляли бы ничьей частной собственности, а были бы всеобщим достоянием. Это решение не удовлетворило жену и детей. Начались ссоры, разногласия, упрёки. Медленно, постепенно нарастала духовная и семейная драма. Вот что Толстой пишет в дневнике: “Сыновья, очень тяжело…” (29. 07. 1910.); “С сыновьями так же чуждо” (30.07.1910); “Всё тяжелее и тяжелее с Софьей Андреевной. Не любовь, а требование любви, близкое к ненависти и переходящее в ненависть” (28. 08. 1910.). Софья Андреевна и сыновья требовали уничтожения завещания. Тогда Толстой пишет в 1910 году второе завещание. Он написал о том, что все свои литературные произведения, когда-либо написанные, завещает дочери Александре Львовне. Он договорился с дочерью, что после его смерти она передаст все его сочинения государству, они не будут ничьей частной собственностью. Дочь полностью поддержала его. О существовании этого завещания жена вскоре догадалась и начала разыскивать с болезненной настойчивостью. (Слайд 35) После мучительных раздумий Толстой решил ночью тайком покинуть Ясную Поляну: “ Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти ото всех” (24. 09. 1910.). Итак, наша группа пришла к выводу: одной из причин ухода Толстого из дома явились семейные раздоры и споры относительно завещания. Писатель горячо желал мира в семье, но последние дневниковые записи говорят о том, что ему стало жить невыносимо.
Вопрос оппонентов: Л. Толстой лишил свою семью возможности получать в дальнейшем доход от издания его сочинений. Как вы относитесь к этому его решению?
5. Выступление четвёртой группы.
(Слайд 36) Перед нами стоял проблемный вопрос: почему Л.Н. Толстой, дворянин, граф, имевший большое имение в Ясной Поляне и обширные угодья, на фотографиях одет очень просто, как крестьянин: в холщовой рубашке, иногда босой. Каковы же были взаимоотношения Л. Н. Толстого с дворянским классом? Чем же привлекала его крестьянская жизнь? Тема нашего выступления: “Толстой и дворянство. Толстой и народ”. Л.Н.Толстой родился и воспитывался в дворянской семье. (Слайд 37) В нем пересекалось продолжение двух знатных дворянских родов: со стороны отца – графов Толстых, получивших титул во времена Петра Великого; со стороны матери – князей Волконских, которые вели свой род ещё "от Рюрика". (Слайд 38) После раздела имущества Толстому досталось родовое имение Ясная Поляна и около 1 600 гектаров земли с 330 душами. Казалось бы, ему обеспечено спокойное безбедное существование. Но вскоре он начал тяготиться своим состоянием. Ему стыдно было жить в роскоши, когда вокруг народ бедствовал, голодал и страдал. Лев Николаевич считал, что нужно сделать свою жизнь проще и переделать себя. В дневнике (1847) Толстой сделал следующий простой вывод: “… как можно меньше пользоваться работой других и как можно больше самому работать”. (Слайд 39) Он начинает сам убирать свою комнату, колоть дрова, шить сапоги, возить воду и пахать землю. (Слайд 40) Свой кабинет он устроил очень просто и скромно. Духовный перелом отразился в его статьях, повестях, пьесах, которых объединяет одна надрывная нота: “…Так нельзя жить, нельзя так жить, нельзя!”. (Слайд 41) Толстой демонстративно рвет со своим классом. В “Исповеди” Толстой пишет: “Я отрёкся от жизни нашего круга, признав, что это не есть жизнь, что условия избытка, в которых мы живём, лишают нас возможности понимать жизнь, и что для того, чтобы понять жизнь, я должен понять жизнь простого трудового народа, того, который делает жизнь…”. Высшие классы общества, пишет Толстой, очень озабочены тем, чтобы как-то накормить народ. Для этого они непрерывно заседают, собирают комитеты, покупают хлеб и распределяют его среди населения. Между тем есть очень простое средство для того, чтобы накормить народ: “Средство одно: не объедать его”. (Слайд 42) Часто приходили к Толстому местные крестьяне поговорить о своих нуждах. Железная дорога или шахта не платит рабочему за увечье, земский начальник вынес несправедливый приговор, соседний помещик не отдает крестьянам в аренду землю, которая им нужна, - со всем этим люди шли к Толстому. В 1891 году Россию настиг голод. Толстой не мог не откликнуться на несчастье: он организовывал столовые, чтобы кормить голодающих, писал статьи об ужасах голода. Близость к народу обогащает, наполняет содержанием его духовную жизнь. (Слайд 43) Помогая народу, Толстой открывает в Ясной Поляне школу, в которой преподавал иногда и сам. Он даже писал поучительные сказки и рассказы для детей. (Слайд 44) (Слайд 45) Под конец жизни Толстой задумал уйти от всех жить к знакомому крестьянину и остаток жизни провести в крестьянской избе. Он считал, что простой народ живёт по-божьи, потому что он трудится, умеет терпеть, смиряться и быть милостивым. Простой народ знает смысл жизни. Итак, Толстой порвал со своим классом – дворянством, потому что не видел в роскошной, сытой жизни смысла, истины. Он не мыслил себе личного счастья, когда вокруг царили бедность, нищета, несправедливость. Его идеалом была жизнь в крестьянском мире по законам любви и добра.
Вопрос оппонентов: Как вы сегодня оцениваете решение Толстого уйти от роскоши и богатства?
6. Выступление пятой группы.
(Слайд 46) Мы увидели фотографию могилы Л. Толстого в Ясной Поляне и задумались над вопросом: почему на могиле нет креста? Так определилась тема нашего выступления: Л. Н. Толстой и Бог, Л. Н. Толстой и религия, Л. Н. Толстой и церковь. (Слайд 47) Во время работы над проектом мы изучили дневники Толстого, его статьи “В чем моя вера?”, “Царство Божие внутри вас”, “Исповедь”, Википедию. Прежде всего нужно сказать, что Л. Н. Толстой, как и большинство представителей образованного общества своего времени, принадлежал по рождению и крещению к православной церкви. В юности и молодости был равнодушен к религиозным вопросам, но позже начал задумываться о том, что такое Бог. (Слайд 48) Вот отрывок из его дневника за 1860 год: “Что такое бог, представляемый себе так ясно, что можно просить его, сообщаться с ним? Ежели я и представляю себе такого, то он теряет для меня всякое величие. Бог, которого можно просить и которому можно служить, есть выражение слабости ума. Тем-то он бог, что все его существо я не могу представить себе”. Он начал вслушиваться в тексты молитв, в речи религиозных служителей, наблюдал за богослужением, изучал Библию и Евангелие. Толстой утверждал, что в Евангелии его больше всего “трогало и умиляло” то учение Христа, “в котором проповедуется любовь, смирение, уничижение, самоотвержение и возмездие добром за зло”. (Слайд 49) Толстой выделил в Евангелии Нагорную проповедь как сущность закона Христа. Это был закон о непротивлении злу насилием, избавляющий человечество от его собственного зла: делай добро в ответ на зло, и зло искоренится. Но он заметил: “… то, что представлялось мне важнейшим в учении Христа, не признается Церковью самым важным”. Толстой писал, что оттолкнули его от церкви и одобрение ею гонений, казней, войн, и неприятие ею других религий. (Слайд 50) Л. Толстой вёл беседы со священниками и монахами, ходил к старцам в Оптину Пустынь (это широко известный монастырь русской православной церкви), читал богословские трактаты. Вместе с тем он присматривался к раскольникам, беседовал с сектантами. И вот что он пишет в своей “Исповеди”: “Слушал разговор безграмотного мужика странника о Боге, о вере, о жизни, о спасении, и знание веры открылось мне. Сближался я с народом, слушая его суждения о жизни, о вере, и я всё больше и больше понимал истину. Но стоило мне сойтись с учёными верующими или взять их книги, как какое-то сомнение в себе, недовольство возникали во мне, и я чувствовал, что я, чем больше вникаю в их речи, тем больше отдаляюсь от истины и иду к пропасти”. Поворотным в сторону от учения Православной Церкви временем для Л. Н. Толстого стала вторая половина 1879 года. (Слайд 51) В 1880-е он встал на позиции однозначно критического отношения к церковному вероучению, духовенству, официальной церковности. Он считал, что Православная Церковь обманывает и обирает народ. Л. Н. Толстой в официальной религии отвергает догматы организованной церкви, общественные богослужения, не признает церковную иерархию, духовенство, загробную жизнь и искупление душ, отрицает божественное происхождение Иисуса Христа, посты, таинства, принимает из четырёх Евангелий лишь заповеди Спасителя, считает, что “христианин должен молиться за врагов, а не против них”. У него было своё понимание христианства и Евангелия, а церковь, по его мнению, искажала учение Христа. (Слайд 52) В феврале 1901 года Синод окончательно склонился к мысли о публичном осуждении Толстого и об объявлении его находящимся вне церкви: “ Известный миру писатель, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрёкся от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви православной… Посему Церковь не считает его своим членом, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею…”. (Слайд 53) Вы видите фрагмент стенной росписи из церкви с. Тазова Курской губернии “Лев Толстой в аду”. (Слайд 54) В “Ответе Синоду” Лев Толстой подтвердил свой разрыв с церковью: “То, что я отрёкся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрёкся я от неё не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему”. Всю свою жизнь Л. Н. Толстой искал свое понимание Бога, задумывался о том, есть ли он, сомневался в нём. Об этом говорят отрывки из дневников. (Слайд 55) 1906 год. “Есть ли бог? Не знаю. Знаю, что есть закон моего духовного существа. Источник, причину этого закона я называю богом”. 1909 год. “Бог – любовь, это так. Он для меня всё, и объяснение и цель моей жизни”. Так почему же на могиле Толстого нет креста? Ответ на этот вопрос найдём в дневнике 1909 года: “Повторяю при этом случае и то, что похоронить меня прошу также без так называемого богослужения, а зарыть тело в землю, чтобы оно не воняло”. Толстой всё время пытался дойти до какой-то чистой истины. И в Русской Православной Церкви того времени он для себя эту чистую истину не нашёл. Его жизнь – это история не борьбы с Церковью и не окончательного выбора. Это история сложных внутренних поисков искреннего, творческого человека.
7. Подведение итогов.
Итак, мы убедились, что Л. Н. Толстой – гениальная, сложная, противоречивая личность.
У писателя сложились непростые отношения с дворянством, с семьёй, с богом, с самим собой. В своих взглядах и убеждениях он часто сомневался.
Личность Л. Толстого характеризуют требовательность к себе, стремление к познанию мира, неуспокоенность жизнью и постоянный поиск истины.
(Слайд 57) Хотелось бы завершить наш разговор словами Льва Толстого, которые бы выразили суть его личности. Прочитайте их.
“Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость”.
“Каждый человек – алмаз, который может очистить и не очистить себя. В той мере, в которой он очищен, через него светит вечный свет. Стало быть, дело человека не стараться светить, но стараться очищать себя”.
Что вы выберете и почему?
8. Рефлексия.
– Скажите, убедились ли вы в правильности гипотезы? Ответили ли на главный вопрос проекта?
– Что было самым трудным в подготовке проекта?
– Несомненно, Лев Николаевич Толстой – великая личность, у которой можно многому учиться. Чему вы хотите учиться?
Список использованной литературы и каталог ресурсов Интернета.
- Азарова Н., Горохов М
Этическое учение великого писателя и мыслителя Л.Н.Толстого включает в себя универсальные нравственные принципы Красоты, Любви, Долга, Высшей Справедливости, Подлинного Героизма, принципы Братства, Принципы внутренней Чистоты… В статье кандидата геологических наук А.А.Михелис показано, что Толстой исполнял своё предназначение - быть на Земле проводником Воли Божьей. Его постоянное устремление к Богу, его способность ощущать Божественность во всём, его творческое воображение представляет собой раскрытие внутреннего потенциала и включает активный контакт - целенаправленный процесс Служения человечеству.
«Толстой видел своими духовными очами невидимые
ещё нам горизонты. Я могу сравнить Толстого с Гомером.
Его будут изучать через тысячелетия. Его якобы утопии
уже частью находят себе подтверждение. Старый мир
трещит, устои его колеблются… Толстой - пророк
нового человечества»
(А. Франс.)
20 ноября 2010г. (7 ноября по старому стилю) исполняется 100 лет со дня ухода с физического плана Л.Н.Толстого. Сердце позвало нас сойтись в эти дни. Сойтись не только в доброжелании к Учителю, но и в созидательной мысли, от него исходящей.
«Надлежало (ему - Толстому - А.М.) умереть… с совершенно несомненным чувством то ли слов Христа: «Царство моё не от мира сего, верующий в меня не увидит смерти вовек», то ли слов индийской мудрости: «Отверзите уши ваши, освобождение от смерти найдено! Освобождение в разоблачении духа от его материального одеяния, в воссоединении Я временного с вечным Я. Чувство же это приобретается страшной ценой» .
В наше время, в современной цивилизации идет работа по изменению нравственности человека и человечества и преображению жизни общества. Вклад в происходящее сегодня мы усматриваем и в миссии Служения великого Учителя - Льва Николаевича Толстого. Вся его творческая доброжелательная энергия была направлена к тому, чтобы идеалы, обусловленные нравственностью людей, сделать нормой жизни общества. Судьба человеческой цивилизации, в том числе русского народа, особенно волновала Толстого. Связанный рождением и воспитанием с дворянским классом, он уже в 70 гг. 19 века окончательно перешел на позиции патриархального крестьянства.
Он вскрывал порабощенность и извращенность миропонимания современного ему человечества. В статье «Так что же нам делать?» Толстой писал: «Каким образом может человек…, не лишённый совершенно рассудка и совести, жить так, чтобы не принимая участия в борьбе за жизнь всего человечества, только поглощать труды борющихся за жизнь людей и своими требованиями увеличивать труд борющихся и число гибнущих в этой борьбе? А такими людьми полон наш так называемый христианский и образованный мир. Мало того,… - идеал людей нашего христианского… мира есть приобретение наибольшего состояния, т.е. возможности освобождения себя от борьбы за жизнь и наибольшего пользования трудом гибнущих в этой борьбе братьев» . И дальше: «Как в старину все тонкости богословские, оправдывавшие насилие церковной и государственной власти, оставались специальным достоянием жрецов, а в толпе ходили принимаемые на веру готовые выводы о том, что власть царей, духовенства и дворян священна, так потом философские и юридические тонкости так называемой науки были достоянием жрецов этой науки, а толпе ходили только принимаемые на веру выводы о том, что устройство общества должно быть такое, как есть и иного быть не может» . «И это происходит не в России только, но во всём мире…» . То есть Лев Толстой понимал, что существует глобальная политика, направленная на осуществление целей в отношении всего человечества в целом.
Лев Толстой был носителем новой методологии культуры и системы управления, основанной на принципах справедливости. Системы, отвергающей антагонизм цивилизации и Божего Промысла. И всё это Толстой провозглашал по зову своей совести в меру своего понимания происходящего в России и мире. Конечно, он обладал концептуальной властью в соответствии со своей «ненормальной», гипертрофированной совестью (как сказал о нём Бунин). В частности, он резко осуждал всякие необузданные желания и действия, направленные на их осуществление. Осуждал культуру гедонизма (есть удовольствие - есть жизнь, нет удовольствия - жизнь не имеет смысла). Думал и писал о том, что в подлинной культуре праведная нравственность противостоит порочной нравственности. И он не просто декларировал нравственность, но жил ею. Главное в Служении Толстого - его просветительско - нравоучительная миссия.
Толстой яростно обличал все приоритеты средств подавления народа, начиная с самого низкого, в том числе применения такого дикого наказания как сечение розгами взрослых людей «самого трудолюбивого, полезного, нравственного и многочисленного» сословия крестьян, «кроткого и христиански просвещенного» .
Не мог не высказаться Лев Николаевич по поводу генного оружия, применяемого в современной цивилизации: «Если сцепились рука с рукой люди пьющие и торгующие вином и наступают на других людей и хотят споить весь мир, то пора и людям разумным понять, что и им надо схватиться рука с рукой и бороться со злом, чтобы их и их детей не споили заблудшие люди!» .
Экономическое освобождение крестьян Толстой видел в освобождении их от «лежащих исключительно на них квартирной, подводной, сельской, полицейской повинности», «от выкупных платежей, давно уже покрывших стоимость выкупаемых земель» . Он обращался к царю и его помощникам (1901 г.), убеждая, что «недовольство существующим строем жизни не только растет, но всё расширяется и захватило теперь уже миллионы людей рабочего народа» . Уравнение крестьянства, составляющего огромное большинство народа, во всех правах с другими сословиями, - только при этом, считал Толстой, - «может быть твёрдое устройство общества» . Там же он писал: «Нужно уничтожить все преграды к образованию, воспитанию и преподаванию» народа .
Но Лев Николаевич обращался не только к властям, а и к самому народу. Так в работе «Правительству, революционерам и народу» он убеждал: «Для того, чтобы положение людей стало лучше, надо, чтобы сами люди стали лучше. Это такой же труизм, как и то, что для того, чтоб нагрелся сосуд воды, надо, чтобы все капли её нагрелись. Для того же, чтобы люди становились лучше, надо, чтобы они всё больше и больше обращали внимания на себя, на свою внутреннюю жизнь» . Обследуя бедные городские кварталы, Толстой пришел к выводу, что «помочь такому человеку можно только тем, чтоб переменить его миросозерцание. А чтобы переменить миросозерцание другого человека, нужно самому иметь свое лучшее миросозерцание и жить сообразно с ним» . Толстой учил, что преодолевать надо только себя, ибо все испытания и все препятствия - в духе. Когда это понято и когда в духе преодолено противодействие противоположного полюса, тогда достигается победа. Его собственные мироощущения были обусловлены началами древней духовной жизни и способами её осмысления. А внутреннее сознание отворачивалось от каких-либо догм. Он отвергал губительные пороки, сдерживающие цивилизационное развитие. И предлагал альтернативную матрицу будущего: «Выбора нет людям нашего времени: или наверное погибнуть, продолжая настоящую жизнь, или сверху донизу изменить её» . «Так ясно видна ближайшая задача жизни. Она в том, чтобы жизнь, основанную на борьбе и насилии, заменить жизнью, основанной на любви и разумном согласии» .
Бунин пишет: «Почему так преклонялся он (Л.Толстой - А.М.) перед «народом»? Потому что видел его простоту, смирение; потому что миллионы его, этого простого, вечно работающего народа, жили и живут смиренной, нерассуждающей верой в Хозяина, пославшего их в мир с целью, недоспупной нашему пониманию» . И наоборот, видел недееспособность государственной власти вследствие невежества чиновников, их ошибок и злоупотреблений.
И он работал как одержимый в том числе в области педагогики, прививая подрастающему поколению культуру мышления, давая детям нравственно обусловленные знания. Проблемы народного образования он решал не только теоретически (статья «О народном образовании», 1874), но и практически, организуя народные школы. Его педагогическая программа призывала обратиться к основам народного миросозерцания. В комментарии к 10 тому Собрания сочинений Л.Толстого Л.Д. Опульская писала: «Открывая вновь Яснополянскую школу и содействуя организации школ по всей округе, он мечтал «спасти тех тонущих там Пушкиных, Остроградских, Филаретов, Ломоносовых», которые «кишат в каждой школе». Он был переполнен безграничной любовью к «маленьким мужичкам», как именовал он крестьянских детей. Любовь эта и проявилась в «Азбуке», над которой Толстой трудился с огромным упорством в 1871-72гг. и затем в 1875, когда откладывая работу над «Анной Карениной», писал «Новую Азбуку» и переделывал книги для чтения» .
О самих народных рассказах Толстого справедливо и глубоко сказал Л.Леонов: « Остаётся впечатление, что при помощи этих маленьких, на один глоток, сказаний Толстой стремился утолить извечную человеческую жажду правды и тем самым начертать подобие религиозно - нравственного кодекса, способного разрешить все социальные, международные, семейные и прочие на века вперёд невзгоды, скопившиеся в людском обиходе от длительного нарушения ими некоей божественной правды» .
Почему на целые годы прерывал Толстой свой художественный труд для педагогики? Он понимал педагогическую несостоятельность школы, преодолевал её, делая достоянием системы обучения свои Буквари и Книги для чтения и решая проблемы культурно - нравственного преображения общества. Он обучал крестьянских детей чувствовать Жизнь и вести себя в ней осмысленно. Кроме того, он создал множество публицистических статей по различным проблемам современного общества, где не только выявлял, высвечивал, очерчивал эти проблемы, но и указывал пути их разрешения. Ставил задачи в самом широком спектре жизненных ситуаций.
Бунин писал о нём, что всю жизнь он страстно учится и учит: «… на пороге старости вдруг садится за изучение древнегреческого, потом древнееврейского языка, изучает и тот и другой с быстротой непостижимой, но и с таким напряжением всего себя, что обнаруживается полная необходимость ехать в Башкирию, пить кумыс - спасать себя от смертельного переутомления, от зловещих проявлений своей прирожденной чахотки…; потом составляет «Азбуку», учебник арифметики, книжки для школьного и внешкольного чтения; изучает драму Шекспира, Гете, Мольера, Софокла, Еврипида, изучает астрономию…» .
И дальше: «Я не буду искать объяснения всего, я знаю, что объяснение всего должно скрываться, как начало всего, в бесконечности… Что в учении (историческом христианстве - А.М.) есть истина, это мне несомненно; но несомненно и то, что в нём есть ложь, и я должен найти истину и ложь и отделить одно от другого» .
Мы уже писали, что изучение, исследование Писания было проделано Толстым, но оно было сожжено . Бунин цитирует Толстого: «Человек переживает 3 фазиса, и я переживаю из них 3_й… Во мне, я чувствую, выделяется, высвобождается из покровов новая основа жизни, которая включает в себя стремление к благу людей так же, как стремление к благу людей включало в себя стремление к благу личному (во 2_м фазисе - А.М.). Эта основа есть служение Богу, исполнение Его Воли по отношению к той сущности, которая во мне… Готовясь только к той жизни, я вернее достигаю служения благу человечества, чем когда я ставил себе целью это благо. Стремясь, как теперь, к Богу, к чистоте божеской сущности во мне, к той жизни, для которой она очищается здесь, я попутно достигаю вернее, точнее блага общего и своего личного блага как-то неторопливо, несомненно и радостно…» . И далее: « Что я такое? Разум ничего не говорит на эти вопросы сердца… С тех пор, как существуют люди, они отвечают на это не словами, т.е. орудием разума, а всей жизнью» .
Из этих формулировок самого Толстого мы видим его борение духа, напряженность искания, самоотверженность во имя Общего Блага. Лишь мощное сознание может взять на себя жертвенный труд. Дух этого Служителя человечества как огненный факел. Ибо в своём потенциале этот дух заключал все свойства, которые могут вознести человечество. Преображения духа он достигал объединением воли со Светом, с Богом. И он понял: явление духа и материи нужно искать в каждом утверждении жизни. В Дневнике 1894 г. Лев Николаевич писал: « Смотрел… на прелестный солнечный закат… Радостно. И подумал: Нет, этот мир не шутка, не юдоль испытания только и перехода в мир лучший, вечный, а это один из вечных миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для тех, кто после нас будет жить в нём» .
Одно из лучших воспоминаний об излучениях духа этого Великого Служителя принадлежит Куприну, наблюдавшему Толстого в течении 10-15 минут в 1905 г. «Толстой… прошел на нос корабля, туда, где ютятся переселенцы, армяне, татары, беременные женщины, рабочие, потёртые дьяконы, и я видел чудесное зрелище: перед ним с почтением расступались люди, не имевшие о нём никакого представления. Он шел как истинный царь, который знает, что ему нельзя не дать дороги. В эту минуту я вспомнил отрывок церковной песни: «Се бо идет царь славы». И не мог я также не припомнить милого рассказа моей матери, старинной, убеждённой москвички, о том, как Толстой идёт где-то по одному из московских переулков зимним погожим вечером, и как все идущие навстречу снимают перед ним шляпы и шапки, в знак добровольного поклонения. И я понял с изумительной наглядностью, что единственная форма власти, допустимая для человека, - это власть творческого гения, добровольно принятая, сладкая волшебная власть».
И ещё понял Куприн, «что одна из самых радостных и светлых мыслей - это жить в то время, когда живёт этот удивительный человек. Что высоко и ценно чувствовать себя также человеком. Что можно гордиться тем, что мы мыслим, чувствуем с ним на одном и том же прекрасном русском языке. Что человек создавший прелестную девушку Наташу, и курчавого Ваську Денисова, и старого мерина Холстомера, и суку Милку, и Фру-Фру, и холодно - дерзкого Долохова, и «круглого» Платона Коротаева, воскресивший нам вновь Наполеона, с его подрагивающей ляжкой, и масонов, и солдат, казаков вместе с очаровательным дядей Ерошкой…, - что этот многообразный человек, таинственной властью заставляющий нас и плакать, и радоваться, и умиляться, - есть истинный, радостно принятый властитель. И что власть его - подобная творческой власти Бога - останется навеки, останется даже тогда, когда ни нас, ни наших детей, ни внуков не будет на свете».
Куприн видел Толстого за несколько лет до его ухода, уже старого, больного человека. И итожил: «… Это имя было как будто какое-то магическое, объединяющее слово, одинаково понятное на всех долготах и широтах земного шара…
От всей полноты любящей и благодарной души желаю ему многих лет здоровой, прекрасной жизни. Пусть, как добрый хозяин, взрастивший роскошный сад на пользу и радость всему человечеству, будет он долго-долго на своём царственном закате созерцать золотые плоды рук своих» .
Но путь такого Служения не всегда усеян венцами человеческой благодарности. Он идёт тернистыми путями. К тому, что мы писали об Отлучении его от церкви, необходимо добавить: Толстой не просто ознакомился с откровениями Учителей человечества, но глубоко вник в их смысл, думал и думал о своих личных взаимоотношениях с Богом, в результате чего поднялся к высотам философской и богословской науки и смог выступать с нравственно-мировоззренческих позиций для блага людей. Он знал кроме Евангелий (и Библии в целом), Бхагават-гиту (и всю Махабхарату), Упанишады, знал учения Будды, Лао Цзы, Конфуция… И в этих Откровениях он видел путь освобождения человечества от всех способов осуществления рабовладения, путь перехода человека в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть. Думаю, что Лев Николаевич знал и откровения Корана(3:57): «О обладатели писания! Приходите к слову равному для вас и для нас, чтобы нам не поклоняться никому, кроме Бога, и ничего не придавать ему в сотоварищи, и чтобы одним из нас не обращать других в господ помимо Бога». И (3:100): «И пусть среди вас будет община, которая приказывает к добру, призывает одобренное и удерживает от неодобряемого» .
В начале 21 века человечество снова стоит перед необходимостью нового культурного преображения, но на этот раз более грандиозного. Начал эту деятельность, ведущую к этической трансмутации будущих поколений, великий Лев Толстой. Он служил Правде-Истине, учил отличать её от умышленной лжи и искренних ошибок. Именно восстановление утерянной человечеством связи между высшими принципами и самой жизнью может вернуть утерянное равновесие. Когда Л.Толстого принимаем в своё мышление, тогда появляется целесообразность, разумное осмысление, понимания смысла Бытия.
Михелис А.А.
Литература
1. Бунин И.А. Освобождение Толстого /И.А.Бунин//Бунин И.А.Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.9, 1967.-С.7-165.
2. Толстой Л.Н. Так что же нам делать? /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.16, 1983.-С.166-396.
3. Толстой Л.Н. Стыдно /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.17, 1984.-С.171-176.
4. Толстой Л.Н. Пора опомнится /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.17, 1984.-С.136-138.
5. Толстой Л.Н. Царю и его помощникам /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.17, 1984.-С.193-198.
6. Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.22, 1985. - 558 с.
7. Опульская Л.Д. Комментарий к X тому Собрания сочинений Л.Н.толстого/Л,Д.Опульская// Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.10, 1982.-С.504-536.
8. Толстой Л.Н. Письма 1842-1881 /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.18, 1984. - 911 с..
9. Леонов Л.М. Слово о Толстом /Л.М.Леонов//Литературное наследство. Том 69, кн.1, с.11;цитируется по Комментарию к X тому Собрание сочинений Л.Н.толстого//Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.18, 1982.- С.504-536.
10. Толстой Л.Н.Исповедь/Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.16, 1982.-С.106-165.
11. Михелис А.А. Духовно-нравственные аспекты мировозрения Л.Н.Толстого(1828-1910) /А.А.Михелис//Ноосфера i цивiлiзация. Випуск 6(9).- Донецьк: ДонНТУ, 2008.-С.99-104.
12. Толстой Л.Н. Дневники 1847-1894 /Л.Н.Толстой//ТолстойЛ.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.21, 1985.-575 с.
13. Куприн А.И. О том, как я видел Толтого на пароходе «Св. Николай» /А.И.Куприн//Куприн А.И. Собрание сочинений - М.: Художестенная литература. Том 6. 1958. - С.603-606.
Толстой до сих пор является голосом совести. Живым упрёком для людей,
уверенных, что они живут в соответствии с моральными принципами.
«Моя главная цель в жизни есть добро ближнего», - писал в своём дневнике Л.Н.Толстой. Основной закон искусства – верность жизненной правде, которого придерживался всю свою творческую жизнь великий Толстой.
Изучая произведения литературы, мы уже знаем, что каждый писатель (да и каждый человек вообще) обладает своим воззрением на мир, или как правильно говорить мировоззрением.
Мировоззрением называют всю систему взглядов на жизнь: взглядов философских (на общие законы мира), политических (на общественное устройство), нравственных (на отношение между людьми), эстетических (на прекрасное в жизни и искусстве). Мировоззрение складывается в течении всей жизни человека под влиянием воспитания, образования, его деятельности, событий его личной жизни и исторических событий, под влиянием окружающей общественной среды.
Мировоззрению свойственны противоречия. Человек, под влиянием обстоятельств его жизни, способен колебаться в своих суждениях.
Так вот, мировоззрение писателя, как любого человека, всегда сказывается на его деятельности. Главная деятельность писателя – художественное творчество. Творчество – особый вид человеческой деятельности. Творческая деятельность писателя не только выражает его мировоззрение, но и воздействует на мировоззрение других людей (читателей).
Стремление видеть и передать в своих произведениях правду жизни составляет мировоззрение автора «Войны и мира», где ярко раскрывается духовный мир героев, их диалектика души. В этом весь Толстой.
Художественное мировоззрение
Л
. Н
. Толстого
, сложное и противоречивое, изменялось на протяжении его долгой жизни. Начал же Л
. Н
. Толстой
с того, что уже было открыто М. Ю. Лермонтовым. Мысль о том, что
изучение души человеческой - задача первостепенной важности, стала
главной темой творчества писателя. Он отстаивал глубокую связь
внутреннего мира человека с обществом. Причину всех бед Толстой видел в
том, что современный человек утратил твердую нравственную позицию и в
жизни своей руководствуется ложными идеалами. Спасение человека должно
начинаться изнутри, с его души. Люди научились заглушать врожденный
голос совести, но он никогда не замолкает совсем, поэтому есть
возможность изменить свою жизнь, привести ее в согласие с совестью. Для
этого необходима постоянная внутренняя работа, проверка своих поступков
высшей идеей - добра, любви и справедливости. Большое значение в этом
смысле Толстой
придавал нравственному самосовершенствованию человека.
Произведения
Толстого
объединены центральной проблемой - поисками смысла жизни, истинных
убеждений. Его персонажи ищут истину не только для себя, но и для всего
человечества, т. е. истину абсолютную, поэтому все творчество
Толстого
проникнуто философичностью. Писателю было важно «воспитать» читателя,
заставить его пройти вместе с героями дорогами духовных исканий и найти
нравственный идеал, но лишь любимым героям
Толстого
свойственны идейно-нравственные поиски. Их характер под влиянием
напряженной внутренней работы, различных жизненных впечатлений постоянно
развивается. Изменение характера идет через ряд психологических стадий.
Принцип психологизма - один из важнейших в романах
Толстого
;
центральным его постулатом становится «диалектика души» героя, что
означает изображение внутреннего мира героя в постоянном развитии.
Объяснение важных психологических процессов, переломных моментов в
мировоззрении
героев
Толстой
не доверяет своим персонажам. С этим способен справиться только сам автор-повествователь.
Во-первых,
людям свойственно подсознательное стремление видеть себя лучше, оправдывать свои поступки;
во-вторых,
ясно и сжато осветить душевное состояние может только сторонний наблюдатель, человек, поднявшийся над борьбой.
Нелюбимые герои Толстого ничего не ищут, кроме личного
благополучия. Мир их мыслей и чувств крайне беден, они внутренне
статичны. Для
Толстого
нравственный уровень человека определяется его способностью к внутреннему совершенствованию и духовному развитию.
«Это не человек, а коллос какой-то по силе ума, по богатству душевных ресурсов». М.Горький
Формирование сознания осуществлялось в тесном контакте с природой и простым народом. Впечатления от деревенской жизнь позже выразились в
Формирование сознанияосуществлялось в тесном
контакте с природой и
простым народом.
Впечатления от
деревенской жизнь позже
выразились в любви к
«мужику». Затем он
говорит что народная,
«мужицкая» правда –
спасение для России.
Толстой существенно отличался от разночинной интеллигенции 60-х годов. Для него моральные проблемы были намного важнее политических, он бы
Толстой существенно отличался от разночинной интеллигенции 60-хгодов. Для него моральные проблемы были намного важнее
политических, он был совершенно далек от революционнодемократических позиций его современников. Он критикует
буржуазию, их бессердечие и черствость:
«Вот событие, которое историки нашего времени должны
записать огненными неизгладимыми буквами!».
Однако Лев Толстой был достаточно противоречивой личностью. Так критикуя порочность и безнравственность буржуазии в повести «Люцерн», он
Однако Лев Толстой был достаточно противоречивойличностью. Так критикуя порочность и безнравственность
буржуазии в повести «Люцерн», он в конце повести
призывает людей к всепрощению, к смирению перед
вечными законами человеческого общества. Автор
говорит о наличии «бесконечной гармонии» в жизни,
неподвластной человеку. Эти противоречия, как
убедительно показал Ленин, создавались особым
положением Толстого среди борющихся классов и
идеологий, а не его индивидуальными свойствами.
«Противоречия во взглядах Толстого, с этой точки зрения,
- действительное зеркало тех противоречивых условий, в
которые поставлена была историческая деятельность
крестьянства в нашей революции», - утверждал Ленин в
1908 году, направляя этот тезис против распространенных
тогда теорий о «двойственности» Толстого.
Работая педагогом в 60х годах он все более и более сближается с крестьянами. В 1861 г.он активно принимает участие в защите интересов крестьян
Работая педагогом в 60хгодах он все более и более
сближается с крестьянами. В
1861 г.он активно принимает
участие в защите интересов
крестьян и даже
подписывает записку об
освобождении крестьян с
земельным наделом. Этим
он вызывает недовольство
помещиков, а также
недоверие правительства.
Затем он неоднократно
упоминал в письмах свое
недовольство порядками
царской России.
После реформы 1861 года наступил переломный момент в жизни Льва Толстого. Он предвидел, что в стране назревает социальная катастрофа. Он все
После реформы 1861 года наступил переломный момент вжизни Льва Толстого. Он предвидел, что в стране назревает
социальная катастрофа. Он все более сближается с рабочим
народом:
«Со мной случилось то, что жизнь нашего круга – богатых,
ученых – не только опротивела мне, но и потеряла всякий
смысл. Все наши действия, рассуждения, наука, искусство, все это предстало мне в новом значении. Я понял, что все
это – одно баловство, что искать смысла в этом нельзя».
Так происходит разрыв с дворянством.
Он переходит к позициям патриархального крестьянства и обрушивает критику на государственный строй. Отрицание государства, церкви, собст
Он переходит к позициямпатриархального крестьянства и
обрушивает критику на
государственный строй. Отрицание
государства, церкви, собственности.
Видит назначение человека в
самосовершенствовании.
Однако его взгляды были утопичны.
Считал что путь к исправлению в
моральном перерождении людей.
Пропагандируя эти идеи в книгах и
статьях: «Критика догматического
богословия», «В чем моя вера?»,
«Так что же нам делать?» и т.д. так
формируется течение толстовство.